Мы шагнули через портал, и место, недавно наполненное тьмой и ночным лесом, мгновенно сменилось на суровую реальность штаба ОБМ. Высокие готические стены, пропитанные запахом старого камня и железа, скрывали от мира самые жуткие секреты. Шепот теней, которые когда-то были моей единственной надеждой на свободу, больше не был слышен. Лишь хрусткий, почти ледяной воздух, пронзающий до самых костей.
Передо мной стояла моя мать, предводитель ОБМ, величественная и сама по себе пугающая фигура. Ее взгляд, полный триумфа, нашел меня сразу. Она смотрела сквозь меня, словно все уже решено, будто я – просто еще одно звено в безупречно функционирующей цепи, созданной ею. В руках она держала сосуд, переливающийся черным, словно в нем содержались все страхи и ночные кошмары мира.
Сосуд. Я знал, что это. Все в штабе знали. Это был артефакт, способный навеки связать магию с ее источником – уничтожить мага, заставить его силу замолкнуть навсегда. Этот сосуд был той самой ловушкой, которую мать подготовила для Клэр.
– Она больше не угроза, – произнесла мать так просто и холодно, как если бы говорила о выполненной рутинной задаче. Затем она улыбнулась. Завораживающая, но ледяная улыбка, от которой меня затошнило.
Я застыл, не в силах пошевелиться. Не в силах дышать. Перед моими глазами мелькнул один жестокий, как удар в грудь, момент: Клэр, моя Клэр, хрупкая и великолепная, засасываемая этим проклятым сосудом теней. Ее крик. Ее глаза, ищущие меня до последнего мгновения. И я стою, неспособный спасти ее.
Я помог этому случиться. Не по своей воле, боги, клянусь, не по своей воле! Но разве это имеет значение теперь?
– Ты сделал правильный выбор, – тихо заметила мать, подойдя ко мне ближе. От нее пахло силой и кровью – аромат, который мне всегда внушал отвращение. – Она была ядом, сын. Эта магия… магия теней – она поглотила бы тебя. Ты еще поблагодаришь меня за то, что я избавила тебя от этой обузы.
Она кладет свою руку на мое плечо. Я чувствую ее удивительно теплую ладонь, но от этого тепла становится только холоднее.
– Ты поможешь мне сделать этот мир свободным от магии. От всех этих иллюзий и грязи, – продолжает она, ее голос тихий, почти ласковый. Слова обвивают меня, как змеи. – Ты стал частью чего-то великого.
Чего-то великого? Какого-то великого уничтожения? Великой пустоты? Клэр… Она была всем, чем я мог назвать жизнь светом, даже несмотря на то, что тени были частью ее силы. Магия теней запрещена, да. Но как можно просто назвать любовь преступлением?
Мне стало тяжело дышать. Ее слова сковали меня изнутри. Мать думает, что я сделал выбор. Думает, что я лишил Клэр шанса на бегство, увидел в ее смерти благо. Но она не поняла – я ничего не выбирал. Меня заставили. Ее давление, ее силуэты во тьме, ее уверенность, что любой непокорный сломлен настолько, что пойдет за ней. Это не мой выбор, это не моя свобода.
– Почему ты молчишь? – спросила она резко, прищурившись. В том, как ее глаза смотрели, не было места слабости. Она должна видеть во мне силу. У нее не может быть другого мнения.
– Я… просто думал, – лгу я. Мое сердце стучит глухо. – Многое надо обдумать.
– О чем тут думать? Все кончено, ее больше нет. Ты сделал великое дело, растопив её бдительность своими «чувствами» к ней, – слышу я голос матери. Её смех режет воздух, как кинжал. Неужели она смеётся? Смеётся над тем, что я потерял? Я сглатываю, пытаясь удержать рвущийся наружу гнев.
– Мои чувства не были подделкой, – говорю я, не осознавая, что сказал это вслух. Но ей это знать не нужно. Для неё мои слова не имеют значения. Для неё моя любовь была всего лишь инструментом в её борьбе. Инструментом, который она сломала и бросила.
Она склоняет голову, будто изучает меня. Как охотник изучает загнанного зверя, которого поймал в ловушку. Её взгляд проникает в меня, выискивает слабости. Но я не собираюсь позволить ей увидеть, насколько глубоко она ранила меня.
– Я хочу вернуться в Академию, – говорю я, пытаясь удержать голос спокойным. Меня трясёт. – Я просто хочу продолжить… жить.
– Это исключено, – её ответ звучит быстро, почти обыденным. Её слова словно рубят всякую надежду. – В Академии о твоей «миссии» уже знают. Твоя репутация там испорчена. Они будут смотреть на тебя, как на палача. Ты так этого хочешь?
Палача. Как будто мне нужно её напоминание. Как будто я сам не чувствую этот ярлык, тянущий меня на дно.
– Тогда хотя бы… хотя бы позволь мне прийти на её похороны, – говорю я. Мой голос звучит почти умоляюще. Мне нужно это. Мне нужно проститься. Мне нужно стоять там, где она будет покоиться, чтобы хотя бы попытаться найти ответ: как мне теперь жить, когда её больше нет?
Мать хохочет. Звук её смеха отдаётся в ушах эхом, которое я не могу заглушить. Смех. Как она смеётся в этот момент? Как кто-то может смеяться, когда смерть всё ещё оставляет на моих руках свои следы?
– Ты с ума сошёл? – спрашивает она, её слова скользят, как нож по стеклу. – Зачем? Ты уже сделал своё дело. Что тебе там делать, на этом фарсе?
– Проститься, – отрезал я. Мои кулаки сжимаются на груди. Слова застревают в горле. Я хочу закричать ей правду в лицо, но знаю, что это гибельный путь. Она сильнее, хитрее. Она всегда побеждает.
