Акмеисты. Стихотворения
О книге
Сегодня имена Владислава Ходасевича, Осипа Мандельштама звучат как раздельные, самостоятельные удары в колокол – каждый из этих поэтов повлиял на поэтическую речь так сильно, что мы до сих пор это чувствуем…
В сборник вошли стихи акмеистов, когда-то объединенных «Цехом Поэтов».
Судьба многих из них трагичная, однако даже на самые темные вехи истории они сумели пролить чудотворный, спасительный свет поэзии.
Книга издана в 2025 году.
Читать Акмеисты. Стихотворения онлайн беплатно
Шрифт
Интервал
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025
* * *
Николай Недоброво (1882–1919)
Ахматовой
С тобой в разлуке от твоих стихов
Мне не хватает силы оторваться.
И как? В них пеньем не твоих ли слов
С тобой в разлуке можно упиваться?
Но лучше б мне и не слыхать о них!
Твоей душою словно птицей бьется
В моей груди у сердца каждый стих,
И голос твой у горла, ластясь, вьется.
Беспечной откровенности со мной
И близости – какое наважденье!
Но бреда этого вбирая зной,
Перекипает в ревность наслажденье.
Как ты звучишь в ответ на все сердца.
Ты душами, раскрывши губы, дышишь,
Ты, в приближеньи каждого лица,
В своей крови свирелей пенье слышишь!
И скольких жизней голосом твоим
Искуплены ничтожество и мука…
Теперь ты знаешь, чем я так томим? —
Ты, для меня не спевшая ни звука.
1913
«О, страсти, споря со словами…»
О, страсти, споря со словами,
Неистово кипят клоками,
Но кольца сильных гибких слов
Их мнут и гнут – и из оков,
Укрощены, но в силе рвенья,
Стремятся страсти; и теперь
То не ожесточенный зверь,
Ломавший прутья заключенья,
А многопевное волненье.
Как радостно таить в себе —
Блаженство чистых оргий слова,
Изнемогающих и снова
Растущих в сдержанной борьбе!
Вот – я; и явственное прежде
Спустилось глубоко во тьму…
Не всплыть ни скорби, ни надежде,
Не возродиться ничему —
Всё скрылось и ушло в основу
Очаровательному слову.
1913
«Плывет тоска, растёт, немая…»
Плывет тоска, растёт, немая,
И дорастает до границы слов.
Ничтожен я… И, как подмытый у основ,
Дух сник, а мысль блестит, карая,
Точа изысканный и меткий приговор.
Что? Я любуюсь им? – уж дальним, самовольным.
И вспыхнул мир: я становлюсь довольным
Ещё сильней, чем был до этих пор.
1905–1916
«Ты помнишь камыш над гладью моря…»
Ты помнишь камыш над гладью моря?
Там вечер розовый лег над нами…
Мы любовались, тихонько споря,
Как эти краски сказать словами.
У камней море подвижно, сине;
Вдаль розовей, и нет с небом границы,
И золотятся в одной равнине
И паруса, и туч вереницы.
Мы и любуясь, слов не сыскали.
Теперь подавно. Но не равно ли? —
Когда вся нежность розовой дали
Теперь воскресла в блаженной боли.
1916
Демерджи
Не бойся, подойди, дай руку, стань у края.
Как сдавливает грудь от чувства высоты,
Как этих острых скал причудливы черты!
Их розоватые уступы облетая,
Вон глубоко внизу орлов кружится стая.
Какая мощь и дичь под дымкой красоты!
И тишина кругом, но в ветре слышишь ты
Обрывки смятые то скрипа арб, то лая?
А дальше, складками, долины и леса
Дрожат, подернуты струеньем зыбким зноя,
И море кажется исполненным покоя:
Синеет, ровное, блестит – что небеса…
Но глянь: по берегу белеет полоса;
То пена грозного, неслышного прибоя.
1916
Владимир Нарбут
(1888–1938)
В зной
Диск кровавый исподлобья
Смотрит. Зной – дыханье печек.
Но зернистой звонкой дробью
Рассыпается кузнечик.
Травы жёстки: от сухменя,
Серо-бархатны: от пыли!
Долгоспинник к перемене
Бьет пружиною подкрылий.
Стрелкой двигается усик,
А глаза – агатов почки.
В паутине резких музык
Косогор – в сухой сорочке.
Как копьё поднявший воин,
Жёлтый колос пепелится,
Но кузнечиков треск зноен:
Клонит к неге нивы лица.
И в дремоте тяжко-пьяной
Зреет мерный гуд прибоя:
Под горою из тумана —
Стрекотанье грозовое.
1909
«С каждым днём зори чудесней…»
С каждым днём зори чудесней
Сходятся в вешней тиши,
И из затворов души
Просится песня за песней…
Только неясных томлений
Небо полно, как и ты.
Голые клонит кусты
Ветер ревнивый, весенний…
Выйти бы в талое поле,
Долго и странно смотреть
И от нахлынувшей боли
Вдруг умереть…
1909
Смерть
Река, змеясь по злым долинам,
В овраг вошла о край села;
Там церковь в золоте старинном
Тяжёлый купол подняла.
Дорога в вётлах – так печальна,
Ещё печальней синий взгляд
Осенних сумерек, прощально
Скользящих в парк, где пни горят.
Они пылающей листвою
Занесены и – как костры.
И светят зеленью живою
Лишь сосны, иглы чьи – остры.
А в доме, белом и безмолвном,
Над гробом свечи возжжены:
Благоуханный ладан волнам
Лиловым отдал лик жены.
Неугасимое страданье —
Острее колких игл, и в нём
Сквозит с краснеющею дланью
Фигура ангела с мечом…
Прозрачна синь грядущей ночи,
Всей – в шёпоте и вздохах снов;
И неземных сосредоточий
Полна печаль немых венков…
Фамильный склеп закроет скоро
Парчу и розовый глазет,
И крупные цветы, и взора
Под бледным веком круглый след…
Но от морщин ли тонко-чётких
Усопшей барыни иль так —
Плывёт суровость. И решётки
Хрипят под шагом: сон иссяк.
Струятся свечи. Жмётся дворня,
А тени пляшут по стенам —
Лохматей, шире и проворней,
Ох, будет, будет лихо нам!
Прядёт дьячок сугубым ритмом
Из книги кожаной псалом,
И капли воска по молитвам
Горячим катятся стеклом.
Тяжёл и низок церкви купол.
И Ангел пасть уже готов.
– Смотри: Он склепа герб нащупал!
И крупен снег чужих цветов.
1911
«Она – некрасива: приплюснут…»
Она – некрасива: приплюснут
Слегка её нос, и глаза,
Смотрящие долго и грустно,
Не раз омывала слеза.
О чём она плачет – не знаю,
И вряд ли придётся узнать,
Какая (святая? земная?)
Печаль её нежит, как мать.
Она – молчалива. И могут
Подумать иные: горда.
Но только оранжевый ноготь
Подымет луна из пруда, —
Людское изменится мненье:
Бежит по дорожке сырой,
Чтоб сгорбленной нищенской тенью
Скитаться ночною порой.
Блуждает, вздыхая и плача,
У сонных растрёпанных ив, —
Вам будет интересно
