Алексей Бирюков
Алена Антонова
Анна Светлова
Антон Искатель
Юлия Герман
Ксения Якина
Люба Кирелиаускене
Анастасия Туркова
Алина Масловская
Алексей Бирюков
Посвящаю себя творчеству и всему прекрасному и ужасному, что окружает нас в этой жизни.
В себе
По небу плывут дожди,
По лесу текут ручьи.
И если впадать, то в крайность,
И если убить, то Бога
В себе.
А на синем стекле
Распластались узоры
На память о том,
Что поэты не в моде.
Бездарная ночь
Ползу один во тьме ночной,
Брожу по улицам. Чужой,
Разбавленный лишь добротой.
Собаки бредят. Я – слепой.
Мне не слагать красивых строк.
Никто не гонится за мной.
Лишь я один во тьме ночной.
Былое дует над листвой.
Останусь один-одинёшенек …
Останусь один-одинёшенек, наедине,
Со своими страхами, метаморфозами.
Замкнусь в себе на денёк-другой,
А может и до понедельника.
Оставшимся не утонуть в болоте,
Вот только бы немножко чуда.
Прикатит бес на упокой мой,
И скажет: «Эх ты, чудо-юдо!».
Вот только бы хватило сил,
Неведомых, большущих сил,
Которых нету у других
На то, чтобы просто так отдаться
Тому, кто дорог, или был когда-то.
Пусть человек я и плохой,
Но посвящу себя я людям,
Тем славным и забавным людям,
Что притаились в стороне.
Когда не было борьбы этих двух
Внезапно, проснувшись на утро воскресения,
Я понял, что все мои мысли ушли.
Во мне разросся свой собственный рай,
К которому я так долго стремился.
Расцвели цветы, засияла лампа.
Не было больше борьбы этих двух,
Этой бесцеремонной вселенской войны.
Но рай был счастьем – я лишился всего.
Иначе говоря, расселся на табуретке.
И, если рассказывать об этом без стыда,
Я обрек себя на смерть,
На несвободу.
Поэтому и упал на асфальт.
Но потом наступил понедельник,
А затем еще и еще…
Блаженный в сугробе, пропахший весной…
Блаженный в сугробе, пропахший весной,
Крадусь по болотам сквозь ветки и зной
С попыткой узреть безнадежную старость,
Остывшую кровь и греховную сладость;
С надеждой услышать святой Иордан,
Ключи от дверей, закрученный кран;
С холодной рукой, согреваемой светом –
Лучом сквозь замок, в секунды померкнет;
С пропитым лицом по утрам на кровати,
В немногую ночь предаваемый страсти;
С исписанной ручкой по яркому счастью;
С косыми следами на мокром асфальте;
С потерянной правдой в немой голове;
С предательским солнцем, пятном на судьбе.
Удачи!
Огромная масса больных очертаний.
Из скрытых – в тетради:
Сотни – во сласти,
Десяток – взаправду.
На полке томится клубок ожиданий.
Мы вместе сидели, мечтали на плахе,
Затем побежали сквозь слезы и страхи.
Ну что же, финальная. Нужно прощаться.
Пусть виды прекрасные будут в окне.
А я, так, с вещами на выход.
Быть может, удасться,
Получится,
Выйдет подкрасться к мечте.
Но ты не горюй, твое солнце светло.
Быть может, за это тебя и судьба,
В которую веришь так скорбно, убьет.
Но, в целом, ты светишь поярче, чем я.
Да, жизнь не сладка. Ей здесь грош цена.
Но пусть и она тебе будет мила.
Я беден на счастье: ломался, лечился,
Калечился, скрылся. И будет ведь больше
Гораздо.
А в прочем, что делать? И так все прекрасно.
Билет тебе, к счастью, без сдачи.
Удачи.
Слеза эстета
Поплачься…поплачься, мой друг,
В стихи свое горе свали.
Загони себя в яму, не парься,
Да других с собой прихвати.
Ты, эстет, умрешь ведь, как все,
В своём грязном внутреннем саду.
Погорюй вместе с людом о лютой судьбе.
Твои слезы летят, как салют.
Мне тошно смотреть, как ты стонешь о том,
Что счастье свое не нашел.
Ведь все мы живем в этом мраке. Но вот
Ты остался все там же, куда б ни пошел.
Обыкновенное накануне
Когда необычное случилось совсем.
Не осталось ничего, кроме воспоминаний.
Воспоминаний о старых и новых деньках,
В которых гулял он по парку живому.
В тех самых снах, где видел он солнце,
Закрашенное в суровый аквамарин,
Где мертвые шлялись туда-сюда,
Трындели о том да о сём.
И на скамейке обшарпанной плакал мальчик.
Мальчик – типичный неудачник,
Которых привыкли осмеивать звонко.
Разбитыми своими очками
Резал он кожу мирка кривого.
И даже мыло не отмыло те руки,
Запотевшие праведным наслаждением.
А тем временем, шла старуха, хромая,
Куда, для чего, сама и не зная.
Главное, что не в могилку сухую,
Да чтоб на слово её не покусились.
И было пиршество, праздник большой,
И сидели на стульях те самые люди,
Которым осталось ковыряться в омлете,
Лишь бы было тепло и уютно.
Окошко
Живет на свете человек,
В окошко смотрит целый век.
А за окошком дым и зной –
Соседей шел неравный бой.
По лужам крови ребятишки
Стреляют, падают как шишки.
В грязи топили дезертиров,
Сомкнулись веки воедино.
Окурки звезд над всем смеются,
Струна любви вдали горит,
Деревья в двери звонко бьются,
И белый свет назло болит.
И злая копоть от заводов,
И страшные ряды пороков.
Текут в канаве реки трупов.
И славный путч гремит средь звуков.
За стенкой дальнею, в подвале
Стоит, копейку сжав в кармане,
В окошко смотрит целый век
Вспотевший, мертвый человек.
Изгой
Коль попадет немою пулей теплый дождь,
Когда затянется агония разбитых фонарей,
И эйфория вдруг прикажет жить из тела прочь –
Познаем добрых кровь и грязь из-под ногтей.
Ему противно, смачно и смешно, и грустно;
Он на себя наклеил сотни разных ярлыков.
Ему бы только исповедать свой недуг искусно,
Тому, кого на днях клеймили меткою «здоров».
Но, даже если горечью накатят злые времена,