Аспекты Идиллии

Купер Редгленн

Стелла Эшфорд

Данталлион Тидей Фицсиммонс

Марша Джонс (Редгленн)

– А ты знаешь, она ведь совсем не бреет подмышки, – бросил Данте и покосился на Стеллу. – Да, до сих пор. На голове осветляет, а в подмыхах – нет! И волосы там такие черные-черные…

Купер упустил, когда они заговорили про чьи-то части тела и тамошнюю растительность, поэтому лишь хмыкнул.

– А нам обязательно обсуждать именно это, а? Он ведь только вернулся… – Стелла заерзала на металлическом стуле (из сплава алюминия с чем-то там еще), схватилась за подлокотники, вздрогнула – до чего же они холодные! Да, да, сидеть на веранде в такую погоду – так себе занятье, но она решила, что гостю необходим свежий воздух – в Санкт-Вергиллионе его тоже в достатке, безусловно, но тут-то все иначе. Не поспоришь, Стелла, теперь иначе все.

Взять хотя бы столь волглое и стылое лето. Он не помнил ни одного такого здесь. Или же память подводила, ведь айспоп в детстве казался вожделенным чудом, а теперь ты смотришь на замороженный лимонад на палочке и думаешь, как бы эмаль на зубах не потрескалась, не обострилась язва желудка или даже двенадцатиперстной кишки… и сколько придется потратиться на лечение и на давно просроченную страховку.

– А не пойти ли нам внутрь? Холодно как-то… – Данте пытался разубедить подругу еще на подступах к “Медвежьей Берлоге”, куда она их повела уверенным шагом (собственно, а больше пойти и некуда, в такую рань и хмарь мало что работало).

Купер полностью с этим согласился, когда только опустил зад на подушечку, которая не особо справилась с задачей обеспечить успешную стыковку двух поверхностей (живого и теплого, неживого и стылого), как и сделать ваше пребывание и досуг в Стэй-Ривере более комфортным (просто не нужно оставлять их снаружи на всю ночь, ну, хотя бы подушки, а не стулья – да и их могли бы занести в местный гриль-бар).

В общем, они сидели будто на влажных гнездах, говорили и слушали про подмышки. Дождь накрапывал, а время едва ли перевалило за десять утра. Туристический сезон еще не начался, да и вряд ли начнется в ближайшую неделю, если верить прогнозам синоптиков. Или в ближайшие две недели… Вполне достаточно. Месяц – слишком много, можно умереть от волнения, вусмерть замерзнуть, пропитаться влагой, захлебнуться тоской. Две недели – оптимально. Две недели дождей – еще лучше. Дороги размоет, никто не сунется в Стэй-Ривер. Его не найдут. Две недели. Он управится.

– Он, кстати, не про мои подмышки говорил.

– А про чьи? – Купер, разумеется, не мог ни подтвердить, ни опровергнуть полученные сведения, потому что Стелла – как и подобает в такую погоду – натянула свитер, а поверх – куртку с воротником из овчины. В общем-то выглядела она вполне нарядно и опрятно по стандартам стэйриверской девушки, хотя и изменилась за последние годы (и не в лучшую сторону) – стала чуть круглее, раздалась в бедрах, секущиеся светлые волосы собрала не в слишком аккуратный хвост, а вскочивший прыщ на виске не удосужилась как-либо замазать – но если не придираться к мелочам, а Купер старался именно так и поступать, – перед ним самая прекрасная Стелла в мире, их с Данте Звездочка.

– Марши. – Она отхлебнула кофе и стряхнула пепел от сигареты мимо пепельницы. Его подхватил ветерок и развеял, остался лишь след, фантом. Сорвавшаяся с козырька капля, непреднамеренное движение локтем – вот и призрак растаял без следа. Этот, но не другие, более реальные и отнюдь не по-художественному метафорические отпечатки.

– Она еще здесь? – Купер удивился, насколько он помнил, та не собиралась оставаться, потому что – ну это же, мать вашу, Марша!

– Да, как и все мы, – ответил Данте. – Кроме тебя, мальчик-счастливчик. – Тут он умолк, потому что никакой Купер не счастливчик.

– Да, в чем-то же должно повезти.

Купер посмотрел на друга чуть более пристально. А вот кто у нас ничуть не переменился: тело здоровяка-супергероя, скажем, Горомускла… и почти детское лицо, ну или подростковое, этакого подростка-качка-переростка в резиновых сапогах, джинсовом комбинезоне и красной клетчатой рубашке, для полноты образа не хватало соломенной шляпы и колоска в зубах, вместо этого на лице Данталиона Тидея Фицсиммонса красовались очки в роговой оправе, дужки которых (одна на скотче) щекотали тауповые вихры. Он бы мог тоже поехать в Вергиллион. Данте, Вергилий, сама судьба, чтоб их. Но остался. А остался – потому что мог это вынести. Что? Идиллия порой тяготит, знаете ли. Нужна разрядка. Впрочем, причины чужого выбора в прошлом Купера сейчас не слишком заботили. Откровенно, он и в собственных решениях постоянно сомневался. И на сей раз.

“Зачем я приехал? И почему именно сюда?”

– Может, поболтаем не о Стэй-Ривере и Марше, а про… Мы не виделись почти пять лет. – Стелла с укоризной указала на Купера.

– Я писал, – оправдался тот, – и звонил.

– По праздникам. Раз или два в год, – добавил Данте, отмахнувшись от сигаретного дыма и прикончив половину кружки кофе одним глотком.

– Так уж вышло. Но вот я тут. – Он развел руками. – И до чего же рад вас видеть!

– Расскажи о себе, о жизни в Санкт-Вергиллионе. Обо всем расскажи.