Дыхание участилось. Адреналин бил по вискам со страшной силой.
– Горишь! – прозвучал в ушах голос Байрамова.
– Остановил, – ответил я, давая понять, что один двигатель уже выключил.
Табло о пожаре коробки самолётных агрегатов КСА продолжало гореть. Если она разрушится, все системы машины перестанут работать.
По всем признакам и правый двигатель, который я остановил, горит.
– «Пожар левого двигателя», – даёт о себе знать печально известная «девушка».
Вот теперь и второй! Его параметры пока в норме, но температура стала расти. А баллон для тушения пожара в самолёте всего один, и совершенно непонятно, что же им, в конце концов, тушить. У меня три очага возгорания!
Времени для решения нет. Моментально ищу глазами просеку, поле, пустырь. Хоть что-нибудь, куда можно «воткнуть» самолёт. Но везде дома, площадки, очертания школ и детских садов. Нет, прыгать нельзя!
Просчитываю варианты. Большая посадочная полоса на ремонте. Работаем мы с малой полосы. Если заходить на неё, то это через соседний городок. Ни в коем случае! Снижаться над ним опасно: горящий падающий самолёт сотворит страшную трагедию. Даже если я срежу, и буду садиться с малого круга.
– Сажусь на большую. Технику к полосе, – информирую я руководителя полётами.
Этот риск оправданный – заход на посадку по краю города. При снижении в район ближнего привода, если произойдёт взрыв, меня просто вынесет по нисходящей траектории на аэродром. Самолёт упадёт до полосы между приводом и ограждением. Ну, и я вместе с ним, если не успею катапультироваться.
– Понял. Полоса свободна, – отвечает руководитель.
Световые табло продолжают гореть. Параметры двигателей «скачут». Но главное, что даёт надежду – самолёт управляем!
Отклоняю ручку влево, шасси выпущены. Самолёт пошёл на снижение. Готовлюсь, что буду садиться на повышенной скорости, но самолёт лёгкий. Стойки шасси усилены. На центральном пульте продолжается «светомузыка», но всё моё внимание только на полосу. Левой рукой нащупываю тумблер пожаротушения КСА. Буду тушить её, поскольку тогда появится время для посадки. Мне надо минуту. Максимум полторы!
Самолёт уже преодолел ограждение аэродрома, но вдруг начал кренится на левое крыло. Рано! Парирую этот момент, отклоняя педаль и ручку управления в обратную сторону. Контроль над самолётом восстановлен. Пора тушить!
Включаю тумблер системы пожаротушения. Приближаюсь к полосе. Начинаю гасить скорость. Крен чуть больше нужного, но над самым порогом выравниваюсь и касаюсь колёсами полосы.
Пока самолёт прыгал на неровностях бетона, сбросил фонарь кабины и начал отстёгиваться. МиГ остановился напротив рулёжки, где уже стояли пожарные машины. Чувствую запах гари. Спрыгиваю вниз, где рядом оказывается Иван, который оттаскивает меня как можно дальше от самолёта. Не могу отвести глаз с горящего МиГа.
Я уже вижу, как его тушат специальным составом пожарные. Ко мне спешит медицинский УАЗ, но он мне не особо нужен. Со мной, в отличие от самолёта, всё хорошо.
– Серёга, ты как? – приобнял меня Ваня, сняв шлем с моей головы.
– Всё в порядке. Надо же такому случиться, – покачал я головой, махая врачам, что их помощь мне не нужна.
– Главное – живой. А самолёт восстановим.
Смотрю за тем, как обгорела задняя часть фюзеляжа и не понимаю, как это можно будет сделать. В голове ещё до сих пор мысли о том, что стало причиной аварии.
Странная ситуация. Должен радоваться, что живой, но не могу. Я ведь понимаю, насколько сейчас на конструкторское бюро усилят давление. Самый продвинутый образец МиГ-29М показал себя ненадёжным.
– Сергей, пошли в машину, – указал Иван на медицинский УАЗ.
– Давай пройдёмся, – предложил я, и Швабрин охотно соглашается.
На улице такая хорошая погода! Машина была изумительной в полёте. Каждый элемент был выполнен чётко, и похвала от Вигучева была только подтверждением этого.
А в итоге – самолёт едва успели потушить. На аэродроме запах сырости и гари смешался с парами керосина. И мы с Иваном медленно бредём по краю рулёжки в направлении стоянки.
Я пересказал Швабрину, что произошло в кабине, но он попытался меня остановить.
– Сергей, успокойся. Ты посадил горящую машину. Самолёт горел. У тебя иного шанса увести его от деревень и города не было. Тебе сильно повезло, что он не взорвался.
Я сделал паузу в разговоре, обернувшись на дымящий самолёт на полосе.
– Заметил, что мы с тобой не говорим про катапультирование, верно? Нам это кажется недопустимым, – сказал Иван.
– А как оставить самолёт, который результат трудов многих людей? Или как прыгать, если вокруг дома и дети играют?
Удивительно, как в такой момент ты не думаешь о себе. Когда всё спокойно и тебе ничего не угрожает, ты не можешь сказать, что способен на геройский поступок. Но когда наступает момент выбирать, ты, не раздумывая совершаешь его.
К нам подъехала машина генерального конструктора, в которой на переднем сиденье сидел Меницкий. Спокойно выйдя из неё, Валерий Евгеньевич подошёл ко мне и осмотрел с ног до головы. Да так внимательно, будто мама перед отправкой сына на утренник. Поправил мне воротник, волосы пригладил, застегнул куртку и попытался забрать шлем из рук, но я не дал.
