Петербург—Ленинград – город двойников и раздвоений. Блистательный и преступный. Поверхностное знакомство с этим городом заключается в разглядывании классических фасадов. Но они – всего лишь декорация, макияж. В свое время император Петр приказал деревянные дома Санкт-Питер-Бурха, возводимого под неусыпным его надзором, штукатурить и раскрашивать под камень. Так и повелось: снаружи косметика колонн, фронтонов, золоченых шпилей, а внутри, за и под – крошащийся кирпич, протечка в потолке и смутная матерщина вечно пьяного соседа за стенкой. «Все не то, чем кажется» – диагноз, поставленный Гоголем не одному только Невскому проспекту, но вообще городу. А что же на самом деле?
Почему бы нам не свернуть с парадного проспекта во двор? Посмотрим хоть краем глаза, что там. Содержание этой книги – беглый, почти экскурсионный взгляд в окна и подворотни девиантного, непритязательного Петербурга нескольких десятилетий его бытия – от отмены крепостного права до революции.
В одной из финальных сцен «Фауста», когда ангельские силы готовы ринуться в решительный бой с воинством князя тьмы, Мефистофель вдруг говорит подчиненным ему бесам, указывая вверх: «Не трогайте их, это ведь такие же черти, как вы, только переодетые». Петербургские ангелы, отражаясь вниз головами в обманчивой невской воде, легко обращаются в бесов. Впрочем, обратное тоже возможно.
Кстати, о революции. Вот это – типичный случай взаимного перерождения ангелов в бесов, героев в злодеев, соглядатаев в поднадзорных, преследователей в жертвы. Все мы знаем: революция – величайшее потрясение, пережитое городом и миром в XX столетии. Между тем демоны русской революции ворвались в промозглый сумрак петербургского октября в окружении крикливой, разнузданной, глумливой толпы мелких бесов и бесенят преступного мира.
Императорский Петербург равно притягивал к себе (и генерировал в себе) волны революционных движений и выбросы антиобщественной энергии криминала. Политическая столица Российской империи была одновременно столицей криминальной и главным полем деятельности революционных организаций. О том, что в самодержавно-капиталистической России (и прежде всего в Петербурге) революция шла рука об руку с преступностью, свидетельствуют бесстрастные цифры полицейских отчетов. При их изучении становится очевидной закономерность: периоды наиболее активного роста преступности – середина 1860-х, конец 1870-х – начало 1880-х, 1900–1905, 1909–1913 годы – предшествуют всплескам революционной активности: «хождению в народ», народовольческому террору, революции 1905 года и, наконец, катастрофе Мировой войны, переросшей в Семнадцатый год. В этом смысле петербургская преступность эпохи капиталистической перестройки конца XIX – начала XX века есть явление всемирно-исторического значения, как и русская революция.
Недавно, читая материалы по истории криминала советской поры, я с изумлением узнал, что в 1960-х – первой половине 1970-х годов в Ленинграде фиксировалось в среднем всего около 50 убийств в год (не считая убийств по неосторожности, убийств, совершенных в пределах необходимой самообороны, при исполнении представителями власти служебных обязанностей и т. п.). С тех пор население города возросло примерно на 20 %, а число криминальных убийств увеличилось на порядок! Причем начало стремительного роста приходится не на годы распада СССР и «великой капиталистической революции», а на предшествующие им – конец 1970-х – начало 1980-х. Тут нельзя не усмотреть причинно-следственную связь. Поистине, в мрачной игре преступлений и наказаний – ключ к пониманию великих исторических переломов.
Вот – в качестве введения в тему – несколько кровавых криминальных историй из жизни блистательной имперской столицы. Посмотрим – увидим, каким странным образом трансформировалось отношение общества к нарушению простой и ясной заповеди «не убий».
Хороший градоначальник – мертвый градоначальник
Итак, место действия – здание градоначальства, дом № 2 по Гороховой улице, что на углу Адмиралтейского проспекта. Время действия – середина дня 24 января (6 февраля н. ст.) 1878 года. Градоначальник Петербурга генерал-адъютант Ф. Ф. Трепов собирался начать обычный прием просителей. В приемной дожидалось несколько десятков человек, преимущественно бедно одетых: градоначальник славился своей демократичностью и доступностью, на прием к нему мог прийти всякий петербуржец. По заведенному порядку его высокопревосходительство вышел из кабинета и стал обходить просителей, расспрашивая о сути их дел и принимая письменные прошения. В самом темном углу приемной, возле дубового книжного шкафа, дожидалась своей очереди молодая, скромно-приличного вида женщина с невзрачным продолговатым бледным лицом и серыми невыразительными глазами. В руках ее была зажата бумага с прошением, на локте висела маленькая дамская сумочка-ридикюль. Генерал-адъютант неторопливо подошел, поздоровался, принял из ее рук бумагу, начал читать – и в этот момент просительница достала из ридикюля револьвер и выстрелила. Раненный в правый бок, Трепов упал.
