– Лужка, иди скорей сюда. Свети в яму!
Девочка лет двенадцати подошла к женщине, наклонилась и опустила лампу в яму. Обе начали вглядываться туда.
Света масляной лампы не хватало на то, чтобы увидеть дно.
– Там кто-то есть, – сказала женщина дочери. – Шуршал кто-то, дышал громко. А я в эту яму чуть не угодила. Вот же угораздило нас задержаться в лесу.
Лукерья (Лужка) оглянулась. Ночной лес обступал со всех сторон. Могучие дубы протягивали свои ветви-руки, словно звали спрятаться в их кроне.
– Сейчас, сейчас подойду я к вам, поздороваюсь, – шептала девочка деревьям, – вот помогу и подойду.
Лес девочку не пугал. Она жила с матерью на краю деревни и частенько в этом лесу с ней ночевала.
– Чего ты отвернулась? Давай, свети, ниже руку опусти, может, разглядим, – прикрикнула мать.
Девочка встала на колени и опустила руку с лампой ещё ниже.
Казалось, что яма была свежевырытой. По крайней мере, раньше её тут точно не было. Края чуть осыпа́лись. Бугристые бока, словно кожа какого-то чудовища, тёрлись о девочкину руку.
– Эй, кто там? – спросила женщина грозно, и ткнула длинной палкой с одного края ямы, потом с другого. – Кто там? Говори.
И ткнула палкой ещё раз. Из ямы послышался стон.
– Мам, пойдём домой, а? – прошептала Лукерья, впервые ей стало жутко.
– Домой? – переспросила мать. – А если там помощь нужна? А мы с тобой домой уйдём. Нет, Лужка, так нельзя. Доставай верёвку, привяжем лампу к палке и опустим глубже.
Лукерья достала из сумки кусок верёвки. Мать быстрыми движениями примотала фонарь и опустила в яму.
Слабый свет помог разглядеть на противоположной стороне свернувшуюся калачиком человеческую фигуру.
– Эй, я тебя вижу, вставай, – громко крикнула Таисья, мать Лукерьи.
Фигура зашевелилась. Женщина опустила свет ещё ниже.
– Лужка, да там ребёнок, ей Богу. Иди, отломи ветку, подадим ему, – воскликнула она.
Лукерья подошла к звавшим её дубам и обратилась к ним:
– Ну что, милые, помогайте. Живую ломать не стану, – она потёрлась плечом о ствол одного из дубов, посветила вокруг и увидела сухую ветку, лежащую рядом.
Достала из заплечной сумки топор и быстрыми, умелыми движениями отрубила боковые побеги. Спрятала топор.
– Спасибо, – сказала она дубу и низко поклонилась.
Подала ветку матери.
– Хватай, – скомандовала мать девочки, опуская ветку в яму.
Но ребёнок продолжал сидеть неподвижно.
– Мам, может спуститься туда? – предложила дочь.
– Ты что? С ума выжила, а если он бешеный? Сделаем так: если сам не вылезет, будем ждать до утра, а там посмотрим, что делать дальше.
Женщина ткнула веткой в человеческую фигуру и почувствовала, как за неё ухватились цепко.
– Тяни, Лужка, вместе со мной, давай.
Упираясь ногами в бугристые стены и крепко держа ветку, из ямы выбрался мальчик лет шести.
Лукерья поднесла лампу к его лицу. Он был напуган и мычал.
Одежда на нём была вся чёрного цвета. Штанишки коротковаты, явно не по возрасту. Рубашка, наоборот, широкая, сшитая не для ребёнка.
Мальчик сел на землю и уставился на своих спасителей. Поджал под себя босые ноги.
«Замёрз, видимо, – подумала Лукерья, – ещё бы, в яме сидеть, холодно там, брр…»
– Ты кто? – спросила Таисья грубовато.
Мальчик промычал что-то невнятное и замахал руками.
– Есть хочешь? – голос Таисьи стал ласковее.
Он кивнул.
– Лужка, дай ему хлеба, – скомандовала женщина дочке.
Лукерья вытащила из сумки большой кусок каравая, отломила от него и подала мальчугану.
Тот жадно запихал хлеб себе в рот.
– Что же мне с тобой делать? – пробормотала Таисья. – Ладно, пошли домой, завтра разберёмся.
Она взяла мальчика за руку. Тот не сопротивлялся.
– Лужка, – скомандовала мать, – иди впереди, свети. Нам бы до полуночи домой вернуться. Завтра, так и быть, схожу в церковь, спрошу, может, кто знает, чей мальчонка. Может быть, потерялся и в яму упал? Он не из нашей деревни, я точно знаю. Ох, не нравится мне это всё. И ночь сегодня тёмная такая. Не к добру это, Лужка, не к добру.
Таисья ещё долго причитала то громко, то вполголоса.
По лесу шли долго. Когда показались очертания домов, лампа уже потухла. Таисья хотела сначала пойти в обход, но потом передумала и решила пройтись по главной улице. Пока шли, их сопровождал дружный собачий лай. С одного из дворов вышел хозяин и крикнул путникам:
