К молодым и симпатичным вдовам я отношусь с сочувствием. Всегда готов утешить, если им это действительно требуется. Правда, ни разу в обеих жизнях мне этого делать еще не приходилось, чему я откровенно рад. Все-таки есть в этом что-то такое. Не этакое.
Правда, в случае с Габриэль назвать безвременную кончину ее мужа, как, собственно, и отца, да еще и от ее рук, трагедией, которую девушке нужно помочь пережить, язык не поворачивался. Дрянь были людишки. Так что ничего «не этакого» я по поводу предстоящей ночи не ощущал. А стоило, как выяснилось. Правда, совсем не в том смысле, какой я изначально в это сложное философское и морально-этическое понятие вкладывал.
Но до ночи еще предстояло дожить, а пока нужно было заняться делами куда более приземленными – фильтрацией, сиречь разделением на овец и козлищ, обслуживающего персонала дворца.
Руководить процессом вызвалась Габриэль.
– Вы позволите, ваше императорское величество, этим заняться мне, – спросила меня принцесса (Или она уже не принцесса? Надо будет над ее будущим статусом подумать, кстати). – Я здесь всех знаю. Много времени это не займет.
Возражений с моей стороны это предложение не вызвало. Я пока раздавал указания своим гвардейцам. Нужно было распределить их по постам в замке и вокруг него, выделить кого-то для охраны ворот, которые мы теперь будем держать запертыми, а также поручить самым внимательным образом осмотреть все помещения на предмет поиска тех приспешников Виллема, кто по какой-нибудь случайности не присутствовал на церемонии принесения мне присяги и мог уцелеть. Таковых, к слову, не нашлось. Пропустить зрелище моего обращения в лича никто не пожелал.
Габриэль в это время при помощи пяти слуг, которые, по ее словам, были вне подозрений, а двое из них (личная горничная и личный лакей) были даже в курсе ее притворства, сортировала обслугу дворца. Происходило это просто. Всех слуг, а их набралось больше сотни, выстроили в одну шеренгу, и Габриэль, проходя вдоль нее, сама или по подсказке кого-то из своей пятерки верных приказывала «Ты, направо!», «Ты – налево!». В результате больше половины слуг, поваров, служанок, горничных, лакеев, прачек, швей и прочих были признаны не замешанными ни в чем и возвращены на свои рабочие места. Три десятка отправились в камеры подземной тюрьмы, по сравнению с которой подвалы Роджера в моем замке просто пятизвездочный отель, а еще десяток украсили собой ветви ближайших деревьев.
– Отцовы наушники, – объяснила мне Габриэль. – Подслушивали, подглядывали. Житья от них не было.
Потом мы очень недурственно поужинали. Оказалось, что по поводу предстоящего пира Виллем меня не обманывал. Он действительно должен был состояться, и к нему даже почти все было уже приготовлено. Правда, праздновать собирались, конечно, не принесение мне присяги, а мое превращение в лича. И готовят повара в Солбери неплохо. Тут он тоже не врал.
А вот потом мне пришлось вспомнить давно уже забытый глагол «продинамить», а также то, что он означает.
Должен сказать, что в отличие от молодых вдов, которым необходимо утешение, и к которым Габриэль себя сама сегодня причислила, дав мне таким образом очень определенный аванс на предстоящую ночь, к девушкам, которые сначала флиртуют с тобой, а потом, как это называлось в моем прежнем мире, «крутят динамо», я по понятным каждому мужчине причинам отношусь с некоторым предубеждением.
Только если в бытность мою спортсменом и тренером в этих случаях мне оставалось только посмеяться над самим собой, восхититься изворотливостью улизнувшей в последний момент несостоявшейся партнерши, да завалиться спать в гордом одиночестве, то в статусе императора я такого мог и не допустить. Есть свои преимущества в монархическом строе. Если, конечно, ты сам высшей властью и являешься.
Габриэль попыталась как раз таки улизнуть. В самом конце пира она состроила скорбное лицо и попросила отпустить ее в ее покои, так как от всех треволнений прошедшего дня она себя не очень хорошо чувствует.
Учитывая, что на протяжении всего этого «полного треволнений дня» девушка оставалась совершенно спокойной, и ни один мускул на ее лице не дрогнул, ни когда из арбалета в собственного отца стреляла, ни когда своего мужа, как бабочку, к гобелену приколола, ни когда отдавала приказ повесить десяток слуг, да и еще мгновением раньше она сидела рядом со мной и с аппетитом ела, я позволил себе ей не поверить.
– Нет, дорогая моя возлюбленная, – ответил я Габриэль насмешливо. – Я слишком долго ухаживал за тобой, чтобы теперь, когда твой горячо любимый муж больше не стоит между нами, отказаться от того, на что ты мне неоднократно намекала, указывая то на красоту своей груди, то на стройность ног, то на все остальное прочее. Сегодня ты проведешь ночь в выделенных мне покоях. И никаких возражений император слышать не хочет.
– Мне надо послать за моей ночной сорочкой, – несколько затравленно глядя на меня, произнесла Габриэль, когда я завел ее в апартаменты, которые уже успели освободить от любых напоминающих о том, что раньше здесь размещался Виллем собственной персоной, вещей, и которые как самые просторные занял я.
