«Даже рай можно переписать!»
Над бескрайними лазурными просторами, где время ткалось из света, а пространство дышало вечностью, простирались Небесные Сферы – обитель, чьй блеск затмевал само понятие красоты. Здесь, среди дворцов из переплетенных лучей и садов, где вместо цветов распускались созвездия, обитали ангелы. Их крылья, сотканные из мерцающих частиц зари, оставляли за собой шлейфы сияния, а голоса, сливаясь в хорал, рождали мелодию, от которой дрожали звезды.
Жизнь в Сферах текла как бесконечная симфония: одни ангелы лелеяли миры в ладонях, вдыхая в них дыхание жизни, другие плели нити судеб, внимая шепоту молитв, долетавших снизу. Они не знали усталости, но и не ведали покоя – их существование было служением, танцем между долгом и благодатью. Дни здесь не сменяли ночи, а времена года рождались от одного взмаха крыла: осень – золотой вздох, зима – хрустальный сон, весна – обещание, высеченное в облаках.
Но даже в этом совершенстве, где каждое движение было гимном гармонии, существовали законы, нерушимые, как ритм вселенной. И пока ангелы слагали свет в песни, а ветры небесные пересказывали легенды о мироздании, где-то в глубине хрустальных чертогов тихо звенела струна, чей звук еще не успел стать судьбой…
В белоснежных чертогах, где стены рождались из сгустков туманности, а полы отражали глубины галактик, ангелы встречались на Советах Дивентов – собраниях, где тишина говорила громче слов. Они склонялись над бездонными зеркалами из хрусталя и пыли, наблюдая, как в их отсветах танцуют искры еще не рожденных цивилизаций. Одни проводили пальцами по поверхности, рисуя узоры, из которых позже вспыхивали новые солнца; другие внимали зовам далеких комет, расшифровывая в их полете послания от древних стихий.
Их дни были наполнены тихими чудесами: ангелы-хранители сплетали из росы и лунного света покрывала для спящих душ, воины в доспехах из плазмы патрулировали границы между реальностями, а певцы, чьи глотки вмещали громы и шепоты, наполняли вакуум мелодиями, чтобы тьма не поглотила одинокие планеты. Даже смех здесь был священным – он рассыпался мерцающими искрами, даруя жизнь туманностям.
Но сквозь эту гармонию, выточенную как драгоценный камень, порой прорывался ветер с запахом чего-то иного. Он шелестел страницами Книги Судеб, еще не исписанных до конца, замирал на пороге Зал Молчания, где ангелы оставляли свои сомнения, прежде чем войти в сияние Вечного Служения. И тогда самые древние из них, чьи крылья носили оттенок забытых эпох, переводили взгляды к усыпанному тенями краю Сфер, будто чувствуя, что даже в совершенстве есть место вопросу, на который еще не найден ответ…
Имя его было Ариэль, и до того дня он ни разу не поднял взгляд от нитей, которые плел. Его пальцы, отливавшие перламутром вечерних зорь, скользили по тончайшим волокнам судеб – золотым, алым, серебряным. Каждая нить пела под прикосновением, рассказывая о радостях, потерях, надеждах тех, чьи жизни они олицетворяли. Он был Ткачом, одним из многих, чье ремесло считалось священным: соединять разорванное, направлять спутанное, смягчать узлы боли. Тысячи лет (или мгновений – здесь эти меры сливались) его крылья, цвета грозового неба, мерно вздымались в такт работе, а разум оставался прозрачным, как родниковый лед. Пока не случилось это.
Все началось с едва уловимой дрожи в кончиках нитей. Ариэль замер, ощутив, как привычная мелодия судьбы вдруг исказилась – будто кто-то вставил паузу в бесконечную песню. Перед ним вилась нить, переплетенная с десятками других, но одна из них, бирюзовая, трепетала странным, неровным светом. Он потянулся, чтобы аккуратно распутать узел, как делал всегда, но в момент прикосновения образы хлынули в него с яростью падающей звезды.
Девочка с глазами цвета той самой бирюзовой нити. Ее смех, разбитый войной. Руки, вцепившиеся в обугленные бревна дома, которого больше нет. И молитва – не к богу, а к небу: «Почему вы молчите?»
Ариэль отдернул пальцы, будто обжегшись. Нити никогда не кричали. Они лишь шептали, пели, иногда плакали – но так, словно слезы были частью мелодии. Это же… это было иначе. Бирюзовая нить пульсировала, словно живая рана, а в его груди, там, где обычно звенела тишина вечности, что-то сжалось, как первый ком снега перед лавиной.
Он оглянулся. Рядом, в сияющем полумраке Ткацких Чертогов, другие ангелы склонялись над своими станками, их крылья мерцали в унисон. Никто не заметил. Никто не услышал. Может, ему показалось? Но когда он снова коснулся нити, голос девочки прорвался с новой силой, смешавшись с воплями тысяч других – тех, чьи молитвы так и не стали благодарностями, чьи судьбы не сложились в обещанную гармонию.
Ариэль впервые за все время отступил на шаг. Его крылья, взметнувшись, задели своды, и с потолка посыпались искры, застывшие в воздухе недоуменными точками. Он попытался вернуться к работе, к убаюкивающему ритуалу плетения, но пальцы дрожали, а бирюзовая нить теперь выделялась среди прочих, как шрам.
«Это лишь испытание», – прошептал он себе, повторяя слова из Книги Судеб. «Сомнение – тень, которую рассеивает свет долга».
