Глава 1. Тайный сговор отцов
У микрофона доктор биологических наук, профессор кафедры антропологии биологического факультета Московского Государственного Университета имени Ломоносова, Лев Алексеевич Виноградов (далее – просто Лев Алексеевич)
Мы не виделись и не созванивались с Ильёй Петровичем уже несколько лет – с тех самых пор, как он внезапно и скоропостижно вышел на пенсию, оставив официальную научную деятельность в прошлом, по неясной мне причине. Блестящий учёный-практик, внёсший неоценимый вклад в этнографию малых народов Сибири, проведший в научных экспедициях почти безвылазно около тридцати лет, вдруг потерял интерес к делу всей жизни и тихо одиноко зажил в однокомнатной квартире на окраине Москвы. Я подозревал, что он вряд ли мог совсем забросить свои изыскания, которые в какой-то момент превращаются для истинного учёного (каким, несомненно, и являлся мой добрый друг) в насущную потребность, и, скорее всего, занимается теоретической работой, что называется, "в стол", но не знал этого наверняка.
Признаюсь, я винил себя в том, что, живя в одном городе, мы совсем не поддерживаем связь, хотя прежде любили вместе проводить время в прекрасных, насыщенных научных дискуссиях, обмениваясь новыми знаниями и разрабатываемыми теориями. Я запомнил Илью как человека с на редкость живым, открытым новому умом и ясным разумом. И, конечно, правила хорошего тона требовали сначала восстановить добрые отношения при помощи бескорыстного общения, а затем уже обращаться к человеку с просьбой, но дело моё не требовало отлагательств.
В действительности, придуманный мной план отнюдь не казался мне блестящим. Скажу прямо, я намеревался втянуть былого товарища в весьма сомнительную авантюру, но дело в том, что судьба поставила меня в отчаянное положение, из которого я не видел ни одного разумного выхода, и приходилось пользоваться абсолютно ненаучными, можно сказать – древними кустарными методами. Без каких-либо гарантий и с возможным попаданием в щекотливое положение. Но что остаётся несчастному одинокому отцу, когда речь идёт о счастье его единственной и горячо любимой дочери? Одним словом, я позвонил Илье и попросил его о встрече.
Он был весьма удивлён моим приглашением, но согласился легко, а когда мы увиделись, то после неловкого приветствия и буквально минутного замешательства, быстро отыскали тему для разговора и пробеседовали добрых два часа почти без пауз.
Илья рассказал, что в самом деле разрабатывает одну занятную теорию о глубоких культурных связях народностей Горного Алтая, и даже поделился некоторыми теоретическими выкладками.
– Весьма интересно, весьма, друг мой! – похвалил я его и предложил выступить с докладом на осенней конференции по антропологии и этнологии в Новосибирске, но он наотрез отказался, заявив, что материал ещё слишком сырой.
Решив, что какой-никакой мостик между нами построен и лучшего момента мне не дождаться, я приступил к делу:
– Должен признаться, Илья, что, пригласив тебя, помимо дружеского интереса, я испытывал потребность попросить тебя об одной… хм… услуге.
– В самом деле! – усмехнулся он. – Что ж, это очень интересно… право, если я чем-то могу тебе помочь, буду очень рад. Честное слово, Лев, я давно и твёрдо считаю себя твоим должником и совсем не забыл, как ты помогал мне на моём непростом исследовательском пути.
Я действительно прежде часто поддерживал Илью на научных заседаниях и совещаниях по поводу выделяемых грантов, но, разумеется, делал это не столько из дружеских чувств, сколько из уверенности в научных талантах и бесподобном чутье коллеги.
– О, это абсолютно неправомерно, друг мой! Если я в чём-то был тебе полезен в прежние времена, то это можно назвать моим посильным вкладом в науку, но никак не твоим долгом мне. Ни в коем случае не рассматривай мою просьбу как свою обязанность, но если вдруг она тебя не затруднит…
Мы с ним расшаркивались ещё несколько минут и в конце концов пришли к обоюдному заключению, что брат учёный всегда поддержит и сделает всё возможное для другого брата, даже если речь не идёт о деятельности на поприще науки.
– Скажи мне, как поживает твой единственный сын? – заговорил я наконец о сути.
Илья стрельнул в меня слегка нахмуренным взглядом:
– Тимур? О… прекрасно, у него всё прекрасно… – но озабоченный тон отца выдавал его истинные чувства: беспокойство, тревогу.
– Он женат? – не стал я ходить вокруг да около.
– Нет, – Илья устало качнул головой и испустил вздох сожаления, а после небольшой паузы добавил: – Это очень печалит меня, Лев, но винить некого, кроме себя самого.
– Винить? – непонимающе, даже возмущённо переспросил я. – Почему ты считаешь себя виноватым?!
– Ты ведь знаешь, как он провёл детство и юность. В совершенно диких условиях, слоняясь вслед за мной по горным аулам, и без женской ласки… Вот и вырос мой Тимур… как бы это сказать… несколько диковатым.
Каюсь, я не поверил ему:
– Ты преувеличиваешь! Он оставил тебя и вернулся в большой мир двенадцать лет назад. Неужели за это время общество не сделало из него более или менее приличного человека?
Илья снова вздохнул:
