ПРОЛОГ
– Что же тебе спокойно не живётся, если выжила? – час назад она задавала мне этот же вопрос, но с другой интонацией – она была в шоке, когда увидела меня: живую, невредимую, немного постаревшую, но в целом – выглядевшую неплохо для живого мертвеца. Впрочем, мертвецом всё это время я оставалась только для неё – она почему-то была уверена, что меня убили или я сдохла от передоза.
И вправду: что же мне спокойно не живётся? Вон её подружка, которую она сама же посадила в тюрьму, – живёт спокойно с тех пор, как я её вытащила: почти уснула за барной стойкой, на лице застыла нелепая улыбка пьяной эйфории.
– Расслабься, – отвечаю я своей давней… подруге? Злейшему врагу? Сейчас, в клубе, среди сотни живых людей, среди настоящей жизни, кажется, что я всё это выдумала. – У меня нет оружия, – продолжаю я, – твоя охрана меня так облапала, что я и в сиськах бы ничего не пронесла, – выпиваю; выпивка не даёт поднять из пыли воспоминания, но они поднимаются, и я снова выдаю: – Контора у тебя крутая, а атмосфера та же самая – шлюшарник.
Лет десять назад я получила бы от нее по морде, упала бы на пол, мне вкололи ли бы дозу, и я бы поплыла навстречу очередному или очередным….
Сейчас она улыбается, топит оливку в пойле, смотрит на свою подружку – Надежду. Какое потрясающее имя, и с этим именем она почти сдохла – нет тут у нас никакой надежды.
– О, дорогая моя, кто кого сегодня домой повезёт, – она теряет интерес к нашему разговору, трясёт Надежду за плечо, – та оживает, что-то говорит, но дурацкая музыка своим бум-бум-бум заглушает всё, и я ничего не слышу.
«…Музыка твоя – говно», – вспоминаются слова Данилы Багрова.
Алёна Владимировна потянула свою подчинённую в дамский гадюшник; зовут меня с собой, но я вовремя соображаю, что именно там она и сможет избавиться от меня, а заодно и от этой глупой Наденьки. В толпе она не будет устраивать расправу; или это всё моя паранойя. Отмахиваюсь – я никуда с тобой не пойду, подожду здесь.
– Тогда закажи что-нибудь, мы быстро, – командует Алёна.
Идеальный момент. До чего только ни доводит отчаянная месть: я верю, что это сработает; ведь это уже сработало, я это видела; главное – ничего не перепутать. Ярик предупреждал, что со спиртным мешать не стоит – возможна смерть; а мне и нужна смерть этой суки, за этим я сюда и приехала.
Достаю телефон, чтобы позвонить Антону. Не знаю, что я ему скажу, но он хотя бы будет знать, где меня искать, если что-то пойдёт не так.
«Эля, можно вернуться домой?» – сообщение от Кристи. Этого ещё не хватало!
Словно если я напишу «Нельзя» – она не вернётся вместе с этим чудаком. Не ждала я, что так быстро они сдадутся и свернут назад. Мать вашу!
«Можно. Я тебя жду», – одной рукой вру, второй собираюсь убить: стакан Алёны Владимировны наполняется чем-то ужасным, на флакончике корявым почерком Ярика написано: «Память».
«Вечная память, Алёна Владимировна!» – всё внутри меня ликует; хотя было бы правильнее «Вечное забвение»: хочу забыть о тебе раз и навсегда, чтобы ты больше и не думала появляться ни в моём прошлом, ни, тем более, в моём будущем. Всё закончится. Сейчас. Не так кровопролитно…. Впрочем, это можно будет устроить позже.
Они возвращаются к стойке.
– Эля, а вы давно в городе? – Надя обгоняет Алёну и… хватает её стакан! Нет! Нет! Нет! Если я закричу – я себя выдам, если я выбью стакан – я себя выдам тем более!
«Спасибо! Мы выезжаем завтра утром!» – сообщение от Кристи.
Господи! Как всё неправильно! Как всё не вовремя!
– Проблемы? – Алёна закидывает мне руку на плечо, пытаясь попутно заглянуть в экран моего телефона; она потягивает безопасный виски; яд выпила её подруга.
Скидываю её руку, залпом выпиваю то, что было в стакане, закрываю лицо руками – всё должно было быть не так. Как и тысячу лет назад. Сука!
– Повтори, – бросаю я бармену.
– Мне… не… на… до… – закрывая стакан ладонью, мямлит Надюша.
– Да ладно тебе! – Алёна толкает её в плечо. – На посошок и по домам!
Девчонке явно плохо. Не для тебя был этот стакан.
– Давай на брудершафт, – я отвлекаю эту суку от бедной девочки, иначе смерть наступит раньше и именно здесь, а у меня больше нет времени.
– Мне всегда нравилось, когда ты была пьяная: такая смелая, любвеобильная, – мы переплетаем руки, Алёна шепчет мне это на ухо; она не представляет, с каким бы удовольствием я бы сейчас засветила ей по морде, но… выпиваем. – Надо поцеловаться, – она наваливается мне на плечо, тянет свои измазанные красной помадой губы.
– Я не настолько пьяна, отъебись, – отворачиваюсь, но она целует в щёку и тут же заливается смехом.
Действительно: ты снова победила, но не радуйся так скоро, я обязательно ещё вернусь, как только разберусь со своими котятами.
– Сейчас поймаем такси, и всё будет отлично, – мы обе берём Надю под руки и ведём к выходу; по дороге пристаёт какой-то парниша лет двадцати пяти и предлагает помощь; Алёна готова бросить нас обеих и идти с ним, но… Я ещё не закончила.
– Мальчик, иди уроки учи, а не приставай к взрослым тётенькам, – я отталкиваю его назад, Алёна надувает губы, вздыхает – мол, как жаль, что я всё обломала; снова берет Надю под руку.
