– Что они вам сказали? Сколько мне осталось жить?
– Это что еще за ерунда такая – «сколько мне осталось жить»! – весело расхохотался Михаил Алексеевич. – Так похоже на фразу какого-то мыльного актёра из сериала, Эмилька.
– Отец, я читал, что люди, выжившие после такой катастрофы, в которой погибают все остальные, долго не живут, – сказал я, еле выговаривая слова, – Они очень быстро погибают от другого несчастного случая. Подобно нарушителям, обманщикам, жуликам. Они в итоге остаются живыми, хотя не должны… Я такой… единственный…
Лазарев еще громче захохотал и сквозь смех воскликнул: «Жулик ты наш!» Он даже подавился, закашлялся, а потом упал на кровать обниматься, заставив охнуть от боли.
– Отец, осторожней, больно!
– Охает он! …Извини, сынок. … Какое у тебя серьёзное лицо! – Отчим положил руку мне на запястье и прощупал пульс. – Пока вроде живой, но ты же такой жульбарс! Обманщик! Так ты выжил или нет, я что-то не пойму?! Ладно, твои неврологи и травматологи считают, что все завихрения и фантазии из мира мёртвых лишь фантазии. Ну что могу сказать: да, кто-то пишет разные небылицы, а может, такие случаи и бывали! Только я не верю, что кто-то в здравом уме будет искать им подтверждение. Ты теперь будешь под моей вечной опёкой и защитой. Запрещаю ходить на стройке без каски и по тонкому льду без страховки! Не будешь мыть окна, стоять на подоконнике опасно, можешь упасть. Извини, Эмиль, если надумал помереть вместе со всей компашкой из автобуса, за тобой будет постоянный контроль, и этого не произойдет.
– Да ладно! – усмехнулся я. – Не знаю, сколько мне осталось, но я не вру. Я вижу каких-то людей в этой больнице, которых вообще никто другой не видит.
– Ты хочешь сказать, что сейчас рядом с нами кто-то стоит из потустороннего мира?
– Не совсем. Один парень лежит в коме уже шесть лет. Я его видел, он шатался по коридору в полночь и пытался схватиться за стену, но его рука исчезала. Ходил, как пьяный.
– Не ври!
– Буду врать, когда хочу, но это правда. Проверь, если ты такой неверующий… Могу его снова нарисовать, прошлый мой рисунок унесла медсестра с круглыми глазами, руки у неё так тряслись, что она выронила очки.
– Хорошо, рисуй, я пока кофе попью на первом этаже и съем великолепный свежий беляш. Тебе принести?
– Не дразни. Я же на лечебном питании, слишком долго был без сознания и кушал воду с разными питательными веществами, – сказал и зачем-то перекрестился, – Могу скоро протянуть ноги, похороните меня вместе с матерью. Рядом. – Я устало вздохнул и замолчал.
– Ладно, я тебе обещаю, Эмиль, куплю тебе тоже место на кладбище, чтобы мы все оказались рядом, но не скоро ты уйдешь, намного позже меня. Извини. Волнения тебе ни к чему, – сказал отчим и погладил мне руку. – Почему ты так уверен, что может что-то случиться? Никто не беспокоится больше за твое здоровье, сердце твоё в норме, ну подумаешь удалили пару органов… Все заживёт! Я дам тебе свою почку, если твоя единственная откажет, уже, кстати, определили, что она подходит. Понятно?
– Знаешь, почему коматозные больные такие страшные? Они в пограничном состоянии между жизнью и смертью. Никто не может уловить психическую деятельность, никакая стимуляция не помогает, неизвестно, где находится их душа. И я знаю, что этот больной, когда я его видел, специально перешел в смерть, чтобы повидаться со мной и передать весточку своим родным.
– И ты передал?
– Да. Он сказал, что украл кольцо в детстве у матери, чтобы обменять на парусник. Сначала закопал его под крыльцом, а потом испугался, хотел вернуть. Все перекопал и не нашел. А еще он знает, кто убил бабушку, теперь он точно это знает – врач скорой перепутал ампулы. Она уже умерла, но слышала разговор врачей. Схоронили то ли вчера, то ли позавчера… Это ты тоже можешь проверить. Если мне не веришь, спроси у его родственников про кольцо с красным овальным камнем, и скажи еще раз, чтобы не винили себя в её смерти. Бабушка Света вызывала скорую из-за давления, закрыла за врачами дверь, и только потом позвонила дочери с упрёками. Они поссорились, но ей стало плохо из-за ошибочного укола, то есть из-за лекарства, а не по вине Марины. Бабушка эта ни на кого не обижается.
– Слушай, сынок. Я тебе верю. Я бы даже поверил, если бы ты сказал, что рядом с тобой не я, а огромный попугай с крепким клювом. Я люблю тебя, как родного сына. Не переживай, ты будешь долго жить. Рассказывать мне про своих мертвецов, я тебя буду подкалывать. Мы будем смеяться и жить дружно!
– Спасибо, – ответил я. Конечно, был действительно благодарен ему за всё. Но что-то было не так. Я сейчас видел окружающий мир, как через призму, которая меняла пространство. Словно какие-то плоские сверкающие грани мелькали, когда смотрел на людей. Мне капали в глаза, пока был без сознания, возможно, в этом тоже дело.
Внезапно ощутил огромный прилив нежности к этому полному жизни бородатому и пузатому мужчине, который жил с моей матерью с момента, когда мне стукнуло пять и до самой её смерти. Он до сих пор говорил с акцентом северянина, немного акал, шумно хохотал, носил зимой большую меховую ушанку, как полярник, даже, когда ему было в ней жарко.
