***
Горы вершина режет вышину
И рвёт на части войлок тучи белой.
Не нужно слов. Обнимем тишину
И вспомним то, о чем душа болела.
Скрипела вагонетка. Вдалеке
Холмы на глади озера стояли
С резными теремами… Налегке
Мы шли пешком в те сказочные дали.
Закончилось сказанье прежних лет,
Но хорошо опять увидеть эти
На прошлое бросающие свет
Миры, в которых вхожи только дети…
Смотри, мой друг, как медленно плывут
В окне сады, снежинки и ухабы,
Болят в груди, в чужие сны зовут
Под сенью золотой фонарной лампы.
Они – улыбка, музыка и соль
Куплета, что о Родине написан,
Рождён, чтоб ощущать земную боль
И на струну скрипичную нанизан…
Здравствуй, седая даль:
Избы да мелколесье,
Добрая грусть-печаль
И тишины поместье.
Блещут барханы звёзд
У Рождества в корзине.
Образ деревни прост
Хоть на какой картине.
Родинка, роды, род,
Родина – дело в корне
Слов из родных пород
Снов из долины горней…
Всё остальное – фон —
Шалости света, тени.
Как для жреца – амвон,
Так поэта – сени…
В стужу сплошную вхож,
Я созерцаю чудо:
Здравствуйте, сонмы душ,
Тех, кто ушёл, как будто.
Звёзды, снежинки, блеск.
Трубы дымят на крышах.
Хвороста хвойный треск.
Сны из юдолей высших…
***
Холодный май, обитель тучек сизых.
Прошли дожди и хочется, дыша
Прохладою, найти родник, что высох
И удивиться, вымолвив: «Душа!».
Прищур пространства красочен и тонок,
Как в том многозначительном стихе,
Который в детстве я писал спросонок,
А после шёл слоняться налегке…
Где ряд ветвей, ладоней многопалых
Тянулся ввысь у старых флигелей,
Бараков и хрущовок, в тех кварталах,
Где люди были, кажется, милей…
Растаяло, что не было и было:
Подъезда изрисованный пролёт
И счастье, что опёрлось на перила,
Что в будущем седом слезу прольёт.
Я – не страница, а мембрана,
Что преломляет голоса
Всех тех, кто мыслил многогранно,
Лил свет в потухшие глаза…
Поэт ли я? Ну что за пафос?
Поэтов нет уже давно.
Есть гладь воды и тучи парус,
Мольберт, художник, полотно.
Есть пух тумана, что постелен
У самых вод в углу холста,
И он, по сути, прост, но делен,
Ведь перспектива в нём чиста…
Я – ни художник, ни картина,
А тот распахнутый простор,
Что не засунуть в дисциплину —
Из правил кованный забор.
***
Цветами вишен вышит
Весны этюд,
И каждый листик дышит
Свободно тут.
Здесь Каменки верховье,
Обитель скал,
Построенный с любовью
Старик-Урал.
Здесь ходит-бродит леший,
От глаз храня
Подъем до Бога пеший
Сквозь краски дня…
Здесь только то, что надо
Для чистых вежд,
Вместительного взгляда
Моих надежд.
Самоцвет горит в суглинке,
Вьётся ветка родника.
По старинке – по былинке
Льётся дым из костерка.
Дух мой рвётся к тайнам неба —
К дымке мягкой и густой,
Где я вижу образ Феба,
Говоря в сердцах: «Постой…».
Так в России, на Урале
В тишине глухой живу,
Иллюстрируя детали:
Холмик, речку и траву.
Так и рад я чистой воле,
Где родная мать-земля
Открывает зренья поле
Света, леса, журавля.
Пусть персты кленовых веток
Добрый мой окрестят путь.
Помолчу я напоследок
И промолвлю что-нибудь.
Я скажу: «Россия-мама,
Извини меня, прости
За содеянное прямо
И хранимое в горсти…
Отпусти… Навек помилуй!
Бог прощал, и ты простишь
За избыток певчей силы,
Изливающейся в тишь.
Не пали мне грудь сомненьем,
В мир печали не бросай,
Где по рёберным поленьям
Льётся пламени слеза».
Вздымается душистый добрый пар
Из мантии надломленной буханки,
И разговор течёт под самовар
О жизни у России на полянке:
О том, что хорошо сидеть вот так,
Держа в руке муравленую плошку,
Взирая, как заката алый мак
Ложится на лосиную дорожку.
Благословенен старый русский лес,
Где духи обитают в рваной дымке,
Где, словно фолиант, крутой отвес,
Где буквами рассыпаны росинки.
***
Выйдя на свет с утра,
Полной вдыхаю грудью
Жизнь, что легка, добра,
Посвящена безлюдью.
Будто бы кенотаф,
Высится скальный камень
Из многоцветных трав —
Густо заросших ямин.
Поле, деревня, пруд.
Жгу костерок у леса:
Искры, как рой причуд,
Что не имеет веса…
Неба кусочек – жизнь,
Без кандалов незримых.
Падают искры ввысь —
Мысли о Херувимах.
***
Гаснет родничок, лысеет бор,
Набухают призраки песчаной
Бури, словно смертный приговор
В желтом сарафане.
Проступают в ливнях кости скал —
Тлеет плодородной жизни плёнка
Там, где прежде Батюшка-Урал
Был ещё ребёнком.
Гибнет бородатый русский лес,
И опилки брызжут под пилою,
И смолою плачет здесь порез,
Нанесённый жизненному слою.
***
Древесной свежестью подышим
Весной глубокой,
Во славу всем живым и жившим,
Во имя Бога.
Пришла пора теплыни ранней —
