Хакер хочет в Тамбов

– недоверчиво загорелась яркая надпись на темно-синем фоне.

Мне всегда нравилось, когда со мной вежливо разговаривают.

Почему бы не представиться, если тебя об этом просят?

Тем более, что в противном случае с тобой просто-напросто не будут общаться.

Ну, я и представился.

Я настолько часто повторял эту процедуру, что мог набрать три волшебных слова с закрытыми глазами.

Странное имя я выбрал, правда?

Но так уж получилось, и теперь у меня рука не поднимается обозвать его как-то иначе.

Собственно говоря, можно было назвать его Диком, Васей или Солженицыным, но мне почему-то запало в душу именно это слово, ставшее для Приятеля именем.

Ведь любое имя собственное вызывает в нас определенные ассоциации с тем или иным человеком.

А слово «приятель» – привычное, обобщенное и, вместе с тем, предельно интимное, да еще и с долей таинственности, вдобавок.

Временами мне даже кажется, что Приятель откликается на свое имя не без явного удовольствия, урча словно собака, а вместо виляния хвостом – дрыгает диском и подмигивает лампочками. 

Я улыбнулся.

Опознан – это, конечно, сильно сказано.

В принципе, любой другой юзер, то есть пользователь, набрав на кейборде (клавиатуре) ту же комбинацию знаков, -он это воспринимет как обычную компьютерную команду, а для меня – приветствие от чистого сердца, прошу обратить внимание! – мог бы войти в контакт с моим Приятелем.

Но я надеюсь, что этого не произойдет никогда и ни при каких обстоятельствах.

Хакер, разумеется, это я.

Прошу любить и жаловать, что, собственно, мой Приятель и делает.

Впрочем, для простых смертных, не отягощенных железной оболочкой и имеющих внутри черепной коробки серое вещество, а не микропроцессор, я – Мареев Валерий.

Кому и Валерка.

Кому и Валерий Борисович.

А кому и гражданин Мареев, это уж в зависимости от обстоятельств.

Но для Приятеля я – Хакер на веки вечные.

Мне даже кажется, что вздумай я изменить имя и ввести в программу другие данные, Приятель обидится, пошлет меня на своем каком-нибудь языке, например, Фортране, к чертовой матери и замкнется в себе навсегда, отказавшись от общения.

– предложил я Приятелю.

Нет возражений?

Разумеется, нет. Есть уточнения.

-высветилось на мониторе.

Как обычно, я ткнул в клавишу Р, выбрав, соответственно, речь.

ЗВУКОВОЙ АНАЛИЗАТОР ПОДГРУЖЕН РЕЗИДЕНТНО. ГОВОРИТЕ, -отозвался Приятель.

До информации мой Приятель охоч как никто.

Сколько чертовой уймы сведений он в себе держит -страшно подумать.

Добавим еще немного.

– Новый клиент – Лилия Воронцова, – начал я, сверяясь с данными, которые набросал в блокноте. – 32 года, блондинка, филолог, домохозяйка. Ее муж, Сергей Константинович Воронцов, ушел из дома неделю назад и до сих пор не вернулся. Клиент сильно обеспокоен и просит меня заняться поисками ее супруга. Жду ответа.

Я, конечно, мог бы и не говорить последнюю фразу, поскольку предполагал ответную реакцию Приятеля.

И даже предполагал, какова она окажется. 

– язвительно заметил Приятель.

Я решил не вдаваться в полемику и промолчал.

Тем паче, что ведь все реплики, которые подавала персоналка, были внесены мной в программу и теперь, в зависимости от полученной информации, Приятель считал своим долгом дать общую оценку.

И из всех имеющихся в его диалоговой памяти вариантов он выбрал самый насмешливый.

Дело в том, что Приятель знал, что такими делами я не занимаюсь давным-давно.

Нет, поначалу, конечно, я не отказывался ни от какой работы – это вообще мой принцип.

И на заре своей карьеры частного детектива я сбил добрый десяток подметок и стер столько же каблуков, словно неотступная тень ходя следом неверными женами и столь же неверными мужьями.

Разумеется, преимущественно за новыми русскими, которые составляли мою тогдашнюю клиентуру – у нормальных людей просто нет денег на такую ерунду.

И если уж они не махнули рукой на измену или не поговорили между собой по душам, то чаще всего они используют более дешевые средства.

Самое результативное, на мой взгляд – бабушки у подъездов.

Кто-то окрестил их «каменными бабушками» по аналогии с каменными бабами, – древними скульптурами, оставшимися нам с доисторической эпохи и рассеянными тут и там по всяческим полям и курганам.

Статика и массивность этих грубых сооружений, не покидающих своего места в любую погоду, чем-то действительно схожа с последовательной позицией пожилых обитателей многоэтажек, которые всегда стоят – вернее, сидят – на своем боевом посту, как зависшая раз и навсегда программа.

Однообразие слежки в те времена быстро стало меня утомлять, работа перестала приносить удовлетворение. Я стал чувствовать, как медленно, но верно потихоньку погружаюсь в рутину.

Пришлось резко сменить стиль работы и теперь браться за подобные дела мне уже не позволяет имидж.

Да и по деньгам – не интересно.

Смешно вспомнить, как я стремался поначалу называть сумму.

Потом быстро просек что к чему и уже не стеснялся обосновывать свои астрономические сметы.