– Ты станешь тихой и смирной, Ада.
– Надежда умирает последней. Ты похитил меня, Халид, это не нормально.
Не похитил, я сама осталась. Чтобы защитить Луку, который сегодня представил меня, как свою невесту. Он не виноват в том, что Халид заметил меня, заинтересовался. Что я допустила ошибку, а теперь буду за неё расплачиваться.
– Ты сама приняла решение остаться.
– А у меня был выбор?! Ты решил забрать невесту у своего помощника, что я могу сделать? По-другому у тебя не получается добиться девушки?
Держу ему, но понимая, что в любой момент мужчина может доказать, как он добивается девушек. Халид может прижать меня к стене или утащить в спальню, и я ничего с этим не поделаю. Но помирать, так с музыкой.
Мужчина делает шаг ко мне, и я не могу удержаться. Отступаю назад, ведомая страхом. Он сильный и опасный, и на инстинктах стараюсь держаться подальше. Упираюсь поясницей в подоконник, сжимая пальцами гранит.
– Держи свой язычок за зубами, Ада, если не хочешь проблем.
– Ты моя проблема, Халид. Просто дай мне уйти. Я не стану твоей, не собираюсь прогибаться и терпеть твою дикость.
– Уверена? Несколько дней назад ты пришла в мой кабинет и хотела содержание. Готова была стать моей шлюхой, всё для этого сделала. А теперь что? Любовью к Луке загорелась.
– Он собирался взять меня в жены. Ставка поднялась.
Что ж, если Халид считает меня просто продажной девкой, то пускай знает, что мою цену ему не оплатить.
– Лука бы никогда не связал свою жизнь со шлюхой, – мужчина наступает, вжимая меня в подоконник. Касается прядей и перехватывает моё запястье до того, как получается его оттолкнуть. – Волосы больше выпрямлять не будешь.
– Может ещё и макияж не наносить?
– Может. Ты будешь делать то, что я прикажу. И колючки свои спрячешь. Если дальнейшие страдания Луки тебя не волнуют, значит, я найду другие варианты. Но я умею ломать людей. Прогнись, колючка, пока не сломалась.
Не успеваю возмутиться прозвищу, как мужчина накрывает мои губы требовательным поцелуем. Сжимает ладонью волосы, тянет на себя. Он сминает и кусает, пока не получается скользнуть языком внутрь. Делится своим жаром, не давая отстраниться.
Он целует так, словно имеет на это право. Будто я уже давно стала его и должна принять любое желание. У хуже от того, что тело так и действует. Реагирует теплом внизу живота на его прикосновения. Скручивает возбуждением от жесткий поцелуев.
Его щетина колет кожу, а пальцы сжимают лицо, не позволяя сдвинуться. Могу лишь хвататься за его запястья, задыхаясь. Мне хочется оказаться далеко, спастись от его жара и настойчивых прикосновений. Но вместо этого могу лишь рвано дышать, не зная, что делать. Как справиться с ним, с собой, с лавой вместо крови внутри. Которая всё прожигает, не оставляя шансов.
– Не смей, – могу лишь кусать его губы в ответ, когда меня подхватывают под задницу. Усаживают на подоконник, задирая платье. – Ты не можешь…
– Могу, Ада, могу.
– Если хочешь выжить, не делай этого, Ада.
Когда-то мы собирались на старом подоконнике по ночам. Говорили, как лучшие друзья. Утром в детдоме начинался самый настоящий Ад. Борьба за еду, одежду и свою жизнь. Маленький бойцовский клуб с несчастными детьми. Тепличные цветочки погибали сразу, сорняки выживали. Мне пришлось измениться, обрасти колючками и не бояться дать сдачи.
Мы выросли, но всё так же толкаемся у окна. Только теперь это подоконник на кухне. А вместо ветхого детдома квартира в тихом районе. Съемная, дешевая, идеальное прикрытие.
Ян больше не щуплый парень со сбитыми костяшками. Уверенный, серьезный, бизнесмен теперь. От нескладного подроста не осталось и следа, что у него, что у меня. Только внутри всё такие же сломанные.
– Я не отступлю, – сжимаю не закуренную сигарету. Бросила курить уже давно, но каждый раз тянуло. Обещаю себе, когда всё закончится, выкурю целую пачку. – Цербер уничтожил мою семью, Ян. Такое не прощают.
– Он или убьет тебя, или пытать будет.
– Я пять лет провела в аду, Ян. Я не боюсь боли. Помнится, один из шрамов мне оставил именно ты.
– Не боишься. Но, Ад… Он же не бить тебя будет, если поймает. И не ножиком поугрожает. Девушек по-другому пытают. А ты…
– А я девственница в двадцать пять, какой кошмар. Моя личная жизнь тебя беспокоит, кажется, больше, чем попытка убрать одного из величайших криминальных авторитетов столицы.
– Меня вообще твоя жизнь волнует, и то, чтобы она не закончилась.
– Прорвемся? – спрашиваю, потому что отступать не собираюсь.
– Прорвемся, ежик, – фыркаю, подтверждая слова друга. – Пообещай, Ад, что вернешься живой.
– Я не даю обещаний, ты знаешь.
Брат обещал забрать меня из детдома и больше я его не видела.
Родители обещали мне отпраздновать совершеннолетие на море, и умерли на десять лет раньше.
Опекуны обещали, что теперь я буду в порядке. А спустя два года я снова вернулась в детдом.
Я не верю в обещания, я их не даю. Они пустой звук, ничего не стоящий, только разрушающий последние крупицы надежды. Надежду я тоже привыкла давить, чтобы не верить в несбыточное. Суровая реальность надежнее, всё четко и ясно.
– Ты такая красивая.
Лука милый парень. Слишком милый, слишком вежливый. Открывает передо мной двери, дарит дорогие букеты роз и кружит вокруг. Кажется совсем не подходящим для людей Цербера. Но он один из самых приближенных, важных. Именно поэтому я хожу с ним на свидания, подставляю щеку для поцелуя и смотрю влюблённым взглядом.
