– Кто ты такая? – лохматый старик склонялся над Эльзой, цепко удерживая ее за плечо, и его глаза впивались в нее со злостью и угрозой.
– Не знаю, – подумав, ответила Эльза.
Она могла бы сказать свое имя – но оно никак не ответило бы на этот вопрос.
Могла бы называть свой возраст – что-то между двенадцатью и четырнадцатью, по соображениям самой Эльзы, – но это тоже бы не помогло.
Возможно, нужно было сообщить, что ее прислали из «Приюта любви и послушания», но это и без того было понятно по ее форменному платью.
Жизнь изменилась этим утром, когда Эльза мыла окна в кабинете директрисы, мадам Дюваль. Дверь вдруг распахнулась и пропустила внутрь невероятной красоты молодую даму в пышном платье, украшенном розами.
– Я больше не могу! – заломив белоснежные руки, воскликнула дама и изящно опустилась на кушетку. – Этот старик меня сведет в могилу.
– Господину Гё снова нездоровится? – спросила мадам Дюваль.
– Он опять выгнал всю прислугу и зарастает грязью в своей берлоге, – досадливо произнесла дама. – Иногда мне кажется, что он просто не выносит людей. Ах, мадам Дюваль, миленькая! Может, вы одолжите мне кого-нибудь из ваших воспитанников? Отец столько денег тратит на этот приют, уж пойдите и вы навстречу. Даже у бессердечного дельца не хватит духа выставить сиротку на улицу! Только подберите из тех, кто посообразительнее и послушнее!
Самой сообразительной и послушной в приюте была Эльза. Ее даже никто особо не поколачивал – с тех пор как Ганс-задира попытался это сделать и даже кулак занес, а Эльза ему возьми и скажи: «Господин Ганс, да у вас же рубашка порвалась. Хотите, я ее зашью, да так аккуратно, что никто и не заметит, что там была дырка?»
Ганс так изумился, что драться передумал, а вечером смущенно принес Эльзе рубашку. Марта, чья кровать была совсем рядом, прошептала, глядя на то, как Эльза старательно шьет при свете свечи:
– Ох и хитрая ты, Эльза!
Эльза покачала головой, нанося стежки. Она не считала себя хитрой, просто ей нравилось хорошо учиться и не нравилось, когда ее лупят.
Поэтому она исправно посещала уроки физических упражнений, которые для девочек были необязательны, а потом уговорила Ганса научить ее драться. Никогда же заранее не знаешь, что пригодится тебе в будущем, а Эльза не сомневалась в том, что будущее у нее выйдет интересным.
Любовь к чтению разбудила фантазию, уроки домоводства приучали к труду. Эльзе было несложно помочь кухарке с ужином, садовнику с розами или помыть мадам Дюваль окна – потому что посмотрите, какими они стали пыльными.
Она была любимицей учителя математики, молодого господина Фейсара, с которым они частенько засиживались после уроков, решая сложные задачки. Он гладил ее по косичкам и угощал яблоками, и Эльза всегда благодарила его с простодушной улыбкой.
Господин Фейсар говорил, что от улыбки Эльза становится красивой, и иногда она после этого долго смотрела на себя в зеркало. Красивая? Некрасивая? Обыкновенная, честно решала Эльза, но нисколько не огорчалась от такого вердикта.
Красивым в приюте было куда хуже.
На прощание ей выдали узелок с вещами: там были ночная рубашка, платье, смена белья и запасные башмаки. Провожал Эльзу садовник, господин Фридрих. Они долго плутали по узеньким улочкам, пока не нашли скрюченный домишко, стоявший будто в отдалении ото всех.
– Ну, ступай, девочка, – сказал господин Фридрих и сунул Эльзе несколько монеток.
Она прошла по кривой тропинке заросшего сада, толкнула тяжелую дверь, которая оказалась приоткрытой, и очутилась в сумрачном холле с высоким потолком. Широкая лестница из темного дерева вела наверх, дверь по левую руку была распахнута, и Эльза тихо заглянула в одну из них, остолбенев от количества книг.
И в эту минуту зловещий высокий тощий старик схватил ее за плечо и спросил, нависая над ней:
– Кто ты такая?
– Я не знаю, – ответила Эльза, прямо глядя на него снизу вверх, и этот ответ неожиданно заставил господина Гё фыркнуть.
– Разума тебе не занимать, – проворчал он. – Люди то и дело говорят про себя всякие глупости.
– Я пришла о вас позаботиться, – сообщила Эльза, припомнив напутствие мадам Дюваль.
– Вот как, – он насмешливо окинул взглядом ее приютское платье. – Стало быть, моя ненаглядная дочь Анна выпросила тебя у мадам Дюваль? Я не люблю досужих разговоров и лишнего шума, заруби себе на носу. И не смей заходить в мой кабинет, это вон та дверь в углу. А в остальном копошись тут на свое усмотрение.
Эльза не отводила глаз от его тяжелого подбородка, чуть выступавшего вперед, огромного кадыка, длинного носа, лохматых бровей. Он выглядел свирепым, но не вызывал у нее страха.
От господина Гё приятно пахло чем-то полынно-горьким, вовсе не так, как от других стариков. Эльза помнила приторно-удушливый запах болезни и старости – по воскресеньям они часто навещали бедняков, потому что мадам Дюваль верила в пользу благотворительности.
Эльза знала, что господин Гё был одним из главных попечителей приюта, иногда на праздники она мастерила для него благодарственные открытки, но прежде никогда не видела его лично.
