Когда Татьяна Владимировна вновь проснулась тем утром, золотистые тени от лампы пропали со стены, а розовую зимнюю ночь сменило зимнее утро, серое как дым, который просочился сквозь окно. Сумрак быстро поредел, и уже можно разглядеть и часы, и цифры на них, она вздрогнула, когда увидела, что уже без четверти семь.
А Сережа, ее муж, так храпит на другой кровати, как будто только уснул.
Татьяна Владимировна слегка приподнялась на постели.
– Сережа!
Но он спит и ничего не слышит.
Чуть громче, тонким голосом, почти плача, она снова окликнула его:
– Сережа!
Сережа вздрагивает и бормочет: – А!
– Все спишь и спишь! Знаешь, который час? Без четверти семь.
– А! – Снова бормочет Сережа, вырванный из самого сладкого сна, но так кротко, спокойно, смиренно и по-доброму говорит: – Прости, милая, крепко уснул.
Да, ему нужно было поспать: вчера он весь день провел в канцелярии, потом сверхурочная работа, а вечером принес домой документы и долго писал всю ночь…
Татьяна Владимировна сердито подумала про себя, как же Сережа может так дрыхнуть, когда в доме столько дел, она сама моет посуду и ходит на рынок, ну что же он за мужчина, ведь мужья должны женам помогать. Сережа встает, ежится от холода, когда босые ноги касаются пола, и быстро одевается. Он нежно смотрит на жену.
– Замерзла? Сейчас укрою тебя.
Берет два своих одеяла, еще теплых, накидывает их на Татьяну Владимировну, укутывает ее со всех сторон и быстро выходит на кухню. Вскоре раздается чирканье спички, шуршание бумаги и треск огня, какое же чудесное зимнее утро. Татьяна, согревшись под теплыми одеялами, вытянула озябшие ноги и собралась еще подремать. На кухне трещит печка, звякают кружки, и в чайник льется вода, она уже предвкушала, как Сережа принесет горячий чай в постель. Она слегка улыбнулась, глядя на стену и радуясь приятным мыслям, ее красивые, по-детски наивные, большие голубые глаза, какие часто бывают у русских девушек, засияли от счастья.
Сережа сновал по кухне, как ловкая горничная, что-то мыл, чистил, готовил чай и приговаривал.
– Первым делом нужно сегодня купить чай, сахар, печенье…
Ох, сколько же всего нужно купить, когда он получит зарплату.
Тонкий голосок из комнаты добавил:
– А что сначала купишь, знаешь, Сережа?
И Сережа тихо пробасил:
– Знаю, Танюша, ботинки тебе.
– А чулки я уже достала.
Да, видел он эти чулочки, такие красивые, шелковистые, тонкие, которые она добыла у госпожи Йованович за метрику1.
С этой дамой Танюша часто встречалась и ходила к ней в гости.
Вновь ее глаза озарились невероятным счастьем, и она вслух произнесла, что же ее так развеселило.
– А ее брата видел, Сережа? Красивый, умный, галантный.
– Красивый, – повторяет Сережа. – Умный… Вот, и чай готов.
Он принес кружку с чаем. Танюша садится, взбивает подушку, откидывается назад, и продолжает рассказ, а глаза ее ярко сияют.
Говорила она о том красивом молодом человеке, брате госпожи Йованович, и смеялась, и Сережа смеялся вместе с ней…
Возвращались они домой прошлым вечером, и брат госпожи Йованович пошел их провожать. А тропинка-то ровно стекло. Поскользнется он, она его держит, поскользнется она, он ее подхватывает. И вдруг оба как упадут на лед! Еле-еле добрались до дома, держась за руки. Она все повторяла, какой же он вежливый, милый, услужливый, а Сережа радовался, что этот красивый молодой человек был так обходителен с его Танюшей.
– Позовем его на чай, Сережа?
– Хорошо, милая, позови.
Сережа купит и печенье, и пирожные, чтобы угостить этого любезного, умного брата госпожи Йованович.
– Знаешь, как его зовут?
– Как?
– Бранко.
Во дворе послышались голоса.
– Доброе утро, госпожа Кано! Раненько вы сегодня.
– Я всегда рано встаю, мой Душко опаздывает, надо кофе ему сварить.
Разговаривали две соседки, жена типографа Кана и жена унтер-офицера Коса, две красивые молодые женщины, разгребающие снег лопатами перед домами.
У двери появляется Сережа с лопатой.
– Опоздали вы, господин Сережа, – пошутила госпожа Кана. – Мы уж весь снег раскидали.
– Жаль, я бы вам помог. Тяжело ведь вам, женщинам. Дайте-ка я вам снег почищу.
– Ой, спасибо, и не тяжело вовсе, – отвечала унтер-офицерша, энергично отбрасывая снег от дома.
– Мужская это работа, не женская совсем.
– Так и мужчины работают, с божьей помощью… А дом вести – женское дело. Где же госпожа Татьяна? Почему она не встала пораньше? Ей-богу, ведь и у нее дела по дому…
– Нет, госпожа Татьяна спит. – Нежно сказал Сережа, и, как всякий вежливый и отзывчивый русский мужчина, взялся расчищать снег у дома типографской жены и унтер-офицерши, чтобы показать им свою галантность. Затем он вернулся к себе, сбегал за дровами, навел порядок на кухне, засуетился, посмотрел на часы и деловито все прибрал, чтобы как можно меньше работы оставалось его ненаглядной Танюше.
