Они были такими разными – мужчины, которые умели разделять мою жизнь на «до» и «после». Разными, родными, чужими. Стояли напротив друг друга, готовые убить, не помнящие, откуда родом их вражда, затянувшаяся на десятилетия.
А я помнила. Все. Переводила взгляд с одного на другого, отрешалась от слов, которыми они пытались ранить друг друга – бесполезно, рикошетило-то в меня. И вспоминала.
Мы жили в маленьком городке. Мама отдала меня в школу очень рано, только шесть летом исполнилось. Говорила – я казалась ей такой взрослой. И мне не было страшно. Учительница, что учила ещё мою маму, ребята, с которыми я играла во дворе. А потом мы переехали.
В шестой класс я пошла уже в новой школе, в новом, большом городе. Стояла перед дверью кабинета и страшилась сделать шаг и войти. Завуч – вспомнить бы ещё, как её зовут – чуть подтолкнула меня в спину.
И тогда я поняла: я – маленькая. Очень маленькая в мире этих детей, которых шестиклассниками язык бы не повернулся назвать. А они повернулись все и посмотрели на меня.
– Катя Коломейцева, – представила меня завуч и ушла, оставив один на один с толпой незнакомых ещё одноклассников.
На последней парте мальчишки: один – светлый, волосы льняные, да ещё и вьются, глаза – плошки, а второй – черноволосый, вихрастый. И оба на меня смотрят.
– Дюймовочка, – наконец, сказал тот, что очень походил на ангелочка с картинок, которые любила рисовать моя мама. И, видимо, для вескости прибавил: – Блядь.
Так ко мне кличка и прицепилась. А Сенька – это он сказал – всегда стремился казаться хуже, чем есть. Ненавидел, когда с ним сюсюкали пожилые дамы. Его даже учителя все любили. Попробуйте не полюбить такого – синеглазого и светлокудрого. И курить Сенька начал раньше всех. И материться. И девственности – закономерно – лишился раньше всех.
Эта дружба началась странно. Началась и растянулась на годы. Я сидела и перечитывала сочинение. Длинное, надо сказать – я всегда была старательна.
– Сама? – с уважением спросил Димка – второй товарищ, черноволосый.
Я кивнула.
– А мне напишешь?
Я покачала головой. Мальчиков я чуть побаивалась.
– А если математику за тебя решу?
Вздохнула. Математика моей старательности поддаваться не хотела. И я написала сочинение. И Сеньке тоже. А потом оказалось, что нам домой идти по дороге. И почему они меня, мелкую, взяли в компанию свою? Защищали по-своему. Сенька у меня сигарету отобрал, когда мне четырнадцать было. Пообещал даже, что руки сломает. Помогло – я потом лет пять не курила.
И первый глоток пива – холодного, горького, противного – тоже сделала в их шальной компании. Пиво было невкусным. Зато дарило смелость. Такую, что вглядывалась в лица своих друзей и… ревновала. Не понимала ещё даже, но первые их романы пережила с трудом.
А потом, в десятом уже классе, я внезапно вытянулась так, что Дюймовочкой быть перестала. Пошла на дискотеку – дурацкую школьную дискотеку – последний звонок. И ревела в туалете.
– Чего плачешь? – поинтересовался, входя Димка.
Я вспыхнула – туалет все же женский. Открыла рот, чтобы сказать, что все хорошо, и захлебнулась всхлипом. Димка рядом сел.
– Танька жирафом обозвала? Хочешь, я ей язык оторву?
Я отказалась. Димка не понимает. У него девушка есть. А Таня… она специально при всех.
– Дурочка, – вдруг сказал Димка странно хриплым голосом. – Ты же красивая…Самая красивая на этой долбанной планете…
Коснулся моей мокрой щеки кончиками пальцев и ушёл. Вечером провожали меня домой, оба. До подъезда, и чтобы в окно рукой помахала. Я же Дюймовочка, пусть теперь во мне метр семьдесят – все равно… Я шагала между ними. Мы молчали. Я думала – знаю их пять лет уже. Почти всю сознательную жизнь, чего уж там. Всегда знала – защитят. И нравились мне оба. Отчего теперь Димке в глаза заглянуть хочется? Что я там разглядеть пытаюсь? Один немудреный комплимент меня с толку сбил?
А Димка меня за руку взял, прощаясь. Вроде ничего особенного. На мгновение. А кожу обожгло. И не думалось больше ни о чем. Всю ночь, благо – каникулы.
Наверное, тем летом все и поменялось. Этот путь приведет меня сюда, в эту комнату. Нас трое. А они ненавидят друг друга. Порой мне тоже казалось, что ненавижу. Казалось ли?
Ненавижу зиму. Все самое страшное со мной случалось зимой. Как сейчас помню, как проваливались сапоги в снег, когда Сенька тащил меня за руку. И не смотрел даже, что падаю. Тоже ненавидел?
– Смотри! – кричал он мне в лицо. – Видишь? Хороший? Как ты думала? Ну же, давай! Любуйся, кому сказал!
Я слёзы глотала. Сенька даже злым таким все равно был красивым. Самым красивым, наверное. Я лучше на него буду смотреть, чем туда, в комнату, где на постели спит, обняв молоденькую блондинку, Димка.
Мне девятнадцать, а я старой такой себе казалась, словно вся жизнь за плечами. И решение, которое приняла, легло на меня тяжким грузом – не сбросить. И Сенька догадался сразу. Он всегда все знал. Мы тогда уже чужими были, а казалось ведь, что навсегда. Что как три мушкетёра: Димка, Сенька и я. Смешно, глупо.
Той же зимой Сенька приехал за мной, сдёрнул с меня одеяло, посмотрел внимательно в мутные зареванные глаза.
