Войдя в кабинет, я сразу заметила на краю стола бутылку виски «Белая лошадь» и два квадратных стакана. Дурное предчувствие холодком сжало внутренности, но я решила, Валерий Кириллович с замом пил… по какому-нибудь поводу. Хотя бы потому, что сейчас глубокий вечер пятницы.
— Вы пьяны, — голос стал надрывно звонким, — вы утром об этом пожалеете.
Раскрасневшееся круглое лицо Валерия Кирилловича уродливо сморщилось, из растянутого рта вырвался смех:
— Пожалею? — Он сложился пополам, хлопал ладонью по пачке бумаг, из которых выходило, что я мухлевала с отгрузкой товаров заказчикам. — Деточка, да я тебя, зелёную без опыта работы, только и взял, чтобы ты ноги раздвигала.
Я шумно вдохнула. Валерий Кириллович хохотал, брызги слюны рассыпались по документам и дорогому столу.
А я не понимала.
Я всегда скромно одета, даже в самую жару запакована чуть не до подбородка. Ни словом, ни взглядом намёков не делала. Просто работала. Надо было — училась, надо было — переделывала, надо было — оставалась допоздна.
— Но ты же намёков не понимаешь, тупая сучка! — треснул кулаком Валерий Кириллович. Его лицо густо побагровело. — Предложений тоже не понимаешь.
Он заскрежетал зубами. Я отступила на шаг. Так он серьёзно тогда на корпоративе? Я думала, он спьяну пошутил, что машину бы подарил, будь я его любовницей.
Ещё шаг назад.
— Стоять!
Ужас пригвоздил к месту. Сердце колотилось до боли быстро. И в мыслях билось: что делать? Что делать? Что делать?!
— Не надо, пожалуйста, — взмолилась сипло. — Вы мне в отцы годитесь.
Хмыкнув, Валерий Кириллович плеснул виски в стаканы. Один толкнул мне, за другой схватился сам:
— Выпей, если страшно. И иди сюда, — он похлопал себя по колену. — Можешь называть меня папой, если хочешь. Давай. — Ухмылка стала шире. — Это хорошее предложение девочка. Ты ведь понимаешь толк в хороших предложениях? Потому что когда делу дадут ход, отозвать его будет невозможно, а с судимостью тебе потом только на панель идти.
Возможно, он прав. Вероятнее всего, да. Но его багровое морщинистое лицо, дряблая волосатая грудь и запах перегара при мысли о близости с ним вызывали только рвотные позывы.
Ещё шаг назад.
— И не надо кривить мордашку, — подскочил он. — Не надо этой гадливости!
Мой локоть наткнулся на дверь. Взгляд Валерия Кирилловича изменился. Что-то такое появилось в нём, предупреждающее: пощады не будет.
Но остаться я не могла. Трясущейся рукой нащупала ручку.
— Лена, — прорычал Валерий Кириллович, выбираясь из большого кресла, — не делай глупостей. Мы одни, своё я получу. От тебя зависит, будет это приятно или мне придётся действовать силой.
Ручка провернулась, я бросилась в коридор. Помчалась к двери на лестницу. В спину неслись угрозы. Всё плыло в пелене слёз. Сквозь рёв пульса в висках я едва слышала оскорбления. «Беги-беги-беги!» — колотилось в такт сердцу.
Распахнутая дверь бахнулась о стену. Я побежала вниз. Носик туфли зацепился за сколотую плитку, я рухнула на площадку перед последним лестничным маршем. Заколка отлетела, волосы упали на лицо светло-русой волной.
— Леночка решила поиграть в догонялки, — совсем близко засмеялся Валерий Кириллович.
Ухватившись за перила, я поднялась и чуть не заорала от пробившей ногу боли. Тяжёлые шаги приближались. Закусив губу, я потащилась вниз, подпрыгивая на менее ушибленной ноге, пытаясь наступать на другую.
— Куда же ты? — насмехался Валерий Кириллович. — Или торопишься?
Он шёл следом. Не пытался догнать. Смертельным холодом в груди разливалась догадка: дверь на улицу заперта.
Но я ковыляла вниз. Ковыляла через маленький холл, где днём сидел охранник, а сейчас никого не было. К двери. На улицу. К спасению.
Толкнула её шершавое покрытие.
Дверь не поддалась.
Надавила сильнее, но она не дрогнула.
— Ну что, убедилась? — в затылок произнёс Валерий Кириллович.
И стиснул мои плечи. Рывком повернул к себе. Тошнотворный запах перегара ударил в нос. Я зажмурилась, чтобы не видеть бешеного выражения глаз.
— Не смей от меня убегать, слышишь? — Он запустил пальцы мне в волосы и сжал. Висок обожгло болью. — Слышишь?
Вдохнув, я наугад ударила коленом. Закричала от боли, но и Валерий Кириллович вскрикнул, сложился пополам:
— Ах ты…
Качнулся ко мне, слепо ловя рукой. Я метнулась в сторону, в боковой коридор. Слёзы застилали всё. Ладони гулко бились в запертые двери.
— Кто-нибудь, помогите, — шептала я, содрогаясь от рыданий и медленно осознавая: это всё — спланированная ловушка.
Меня попросили задержаться на работе.
Зам, уходя, запер дверь.
И камеры наверняка везде выключили.
Никто не поможет.
Ослабевшая рука скользнула по двери вниз, задела ручку и наткнулась на ключ. Незапертая дверь? Толкнула её — заперта. Трясущейся рукой провернула ключ.
За спиной топал Валерий Кириллович:
— Стой, тварь!
Выдирая ключ, ломая ноготь, я проскочила внутрь, в темноту. Привалилась к створке, щупая замок: простой, с поворотной защёлкой. Крутанула её, и он закрылся.
Рухнув на колени, заплакала от счастья, что замок изнутри закрывается не ключом, иначе бы не успела. Дверь содрогнулась от ударов.
— Выходи! Выходи, тварь! — Валерий Кириллович колошматил поскрипывающую дверь. — Засужу! Выходи по-хорошему!
