Мы уже битый час тряслись в нашем старом драндулете – вездеходе, переделанном в грузовик, который остался, надо думать, ещё от первых поселенцев, – и от нечего делать глазели по сторонам, словно ехали по этой дороге впервые.
А глазет-то было не на что. Всё это – и прямая, как стрела, автострада, уходившая к самому горизонту, такому зыбкому и белёсому от полуденной жары; и не кончающиеся пшеничные поля вокруг, как гигантское живое зеркало, отражавшие нестерпимый солнечный свет; и небо, так часто безоблачное в это время года, что становится тошно, – и всё это, скажу я вам, мне надоело уже до чёртиков.
Я закрыл глаза, но легче не стало.
Да, Селса – не рай для таких людей, как мы. Я имею ввиду и Марека, и Тихоню, и себя, разумеется. Нам бы вырваться из этой клетки, да посмотреть на мир, каков он есть на самом деле, и на то, как люди живут и чем занимаются. Или податься в Разведку – вот где клёвая работа! Ведь человеку всегда хочется чего-то нового, таинственного, потому что только через это и можно узнать свою настоящую цену.
Я так считаю: коли ты на своём месте и нашёл себе дело по душе, то толку от этого будет в сто раз больше, нежели от такой принудиловки, как здесь. А если кто не согласен, что ж, может и не слушать дальше, но жизнь у нас, честно признаюсь, прескверная. А годы-то идут! Тихоня, правда, не жалуется – такой уж у него характер, – но мы знаем, что и ему тут не сладко.
Посудите сами. Планета наша самая что ни на есть аграрная, и кроме выращивания всяких там злаков и овощей заняться здесь практически нечем. Я не спорю – дело это тоже хорошее и полезное, но мы-то тут причём, если душа у нас не лежит? Конечно, отдельным счастливчикам удалось пристроиться в городе, но, как говорится, исключения только подтверждают правило. А город-то у нас всего один, да и тот небольшой – одно название, что город. Не было бы космодрома, да нескольких магазинов, так ничем бы он не отличался от нашего посёлка, потому как там даже развлечься и то негде. И поневоле приходится целыми днями возиться с этой проклятой капустой или морковью, киснуть от жары в тесных кабинках комбайнов, глотать пыль на элеваторах или – что ещё хуже – корпеть в лаборатории над опостылевшими пробирками со всякой вонючей плесенью. Ну и, разумеется, школа – куда же от неё денешься?
Месяц, другой – ещё ладно, как-нибудь можно было бы перебиться, но всю жизнь?! Нет, дорогие мои, тут уж не до смеха.
Я понимаю: может и есть такие, которым вся эта мура нравится. Что ж, как говорится, счастливо оставаться! Пусть растят свои баклажаны, если так приспичило, но мы-то тут при чём? Я уже эту гадость не то, что в рот взять, даже видеть без отвращения не могу.
Конечно, иногда удаётся вырваться на несколько дней в город, но такое случается нечасто. Раз в месяц, когда прилетает грузовой корабль, из посёлка отправляют транспорт с готовой для экспорта продукцией. И сопровождать его – хоть какое-то развлечение. Это с нашей точки зрения, разумеется. Тихоню так от руля не оторвёшь – его хлебом не корми, только разреши с техникой поковыряться. Ну, а мы с Мареком тоже не упускаем случая увильнуть от своих прямых обязанностей.
Вот и в этот раз нам пофартило. Вообще-то говоря, полагалось ехать только двоим, но мы до того занудили старика Уилсона, управляющего, что тот даже рад был от нас отделаться. Ну, мы и покатили.
В кабине было жарко и тесно, и нас совсем разморило, но до города оставалось рукой подать, и мы терпели, потому что с городом у нас были связаны особые планы. Мы везли целую гору ящиков со всевозможной рассадой, предназначавшейся для какой-то другой несчастной планеты, и от нас требовалось погрузить эти треклятые ящики на ракету – она прибыла вчера под вечер. Потом надо было произвести кое-какие закупки, забрать почту и возвращаться в посёлок. Но вот о возвращении-то мы и не думали. Не думали по той простой причине, что решили: пора сматывать удочки.
Нет, в городе мы не собирались оставаться – там всё равно не нашлось бы подходящего занятия, – мы решили удрать вообще с Селсы. Куда – всё равно, лишь бы не видеть больше никогда эти чёртовы овощи.
Мысли о скором избавлении будоражили наше воображение не хуже какой-нибудь смазливой девчонки, и к концу пути мы сидели как на иголках, предвкушая счастливые мгновения полной свободы и независимости. Одно плохо – мы не знали, как осуществить наш план, но нам казалось, что на месте будет виднее, с какого конца за него взяться.
Тихоня свернул с автострады на Главную улицу, крякнув от удовольствия, что не опрокинул прицеп, и мы покатили прямиком к пакгаузам. Людей на улицах почти не было – наверное, все попрятались по домам от жары, – и Тихоне не перед кем было покрасоваться своим умением управлять машиной. Он сразу скис и насупился.
Пакгауз располагался рядом с невысоким зданием космопорта, у самой кромки стартового поля, и мы сразу же узрели элегантную громаду ракеты. Она была почти новенькая и такая соблазнительная, что дух захватывало. Марек от восхищения даже присвистнул.
– Вот это я понимаю, старики! – сказал он. – Погромыхать бы на такой, а?
