— Ну, чего встала? Заходи! — грубо окрикнул меня дядя Джеф, ткнув в спину сложенным пополам конским хлыстом.
Легко сказать «заходи», когда стоишь на пороге Тёмного леса, на самой границе белого осеннего дня и густых таинственных сумерек, внутри которых затаилось древнее зло. Легко сказать — трудно сделать.
О том, что этот лес проклят, знали не только мы все с раннего детства, но и наши далёкие предки. Никто не совался в заколдованную чащу без особой нужды. А теперь нужда появилась, и откладывать дальше было нельзя. Дядя Джеф это прекрасно понимал, однако даже у него не хватало решимости пересечь черту, отделяющую нас от света и от прошлой жизни.
Я оглянулась в последний раз. Не на родственника, хотя тот поспешно отвёл глаза и опустил голову, не пожелав встречаться со мной взглядом. На дорогу, где осталась наша серая лошадка, запряжённая в лёгкую повозку. На жёлтые и красные пятна придорожных берёз и клёнов, за которыми колыхалась пожухлая трава на отдыхающем поле. На едва различимые вдали домишки родной деревни — приземистые, с рыжеватыми крышами.
— Я с Винсом не попрощалась, дядя, — зачем-то сказала я. — Он ночью гулять убежал в открытую форточку. Ты его почеши за ушком, когда он дома будет. Скажи, что я его люблю.
Винсом звали моего кота. При мысли о нём я не сдержалась и всхлипнула.
— Хватит, Мия! И без того тошно. Иди уже вперёд! Ещё обратно ведь ехать, и хорошо бы успеть засветло…
Ах да, дяде ведь предстоит возвращаться. Я совсем не подумала об этом, потому что всё время, беспрестанно, думала только о себе. Ведь я и есть та самая нужда, из-за которой родичу приходится, рискуя жизнью, заходить в Тёмный лес. И то, что я размышляю лишь о самой себе, подтверждает все догадки и опасения по поводу моей внутренней сущности.
Во мне поселилось первозданное зло. Во мне живёт демон. Так сказал отец Эспен, наш священник. И я знаю, что это правда, какой горькой она бы ни казалась. Я уже не Мия, которой восемнадцать лет. Я лишь вместилище для твари, проникшей в мир живых из междумирья.
— Быть может, проклятый лес примет тебя за свою, — буркнул дядя Джеф, когда мы осторожно ступили на тропинку, что вилась между вековыми деревьями.
Я промолчала, не зная, что ответить. Мысли о гнетущей неизвестности, а возможно — о скорой мучительной смерти развеялись, словно дым. Несмело углубляясь в чернеющую впереди чащу, я сосредоточилась лишь на том, что меня окружает. Глаза постепенно привыкали к полумраку.
Толстенные стволы, покрытые влажной корой, вздымались вверх. Там, на невообразимой высоте, они расходились мощными ветвями, которые сплетались друг с другом, образуя единый купол. В его прорехах кое-где проглядывали маленькие клочки серого неба.
Внизу, под нашими ногами, торчали из земли огромные корни, облепленные скользким мхом и поганками. И захочешь влезть на такое дерево — в жизни не влезешь! Не за что уцепиться пальцами, не на что опереться. Да и зачем? Что можно разглядеть с верхушки? Тёмный лес простирается на много миль окрест.
С одной его стороны — Вечные горы, за которыми живут эльфы, с другой — необитаемые пустоши, а с третьей — глубокая пропасть и чёрный город Трир. Город изгнанников и преступников, проклятый не менее страшно, чем этот лес. Некуда бежать. Разве что обратно домой, но туда нельзя. Во мне — демон, и он жаждет причинить людям зло. Я опасна. Да.
Мы шли, а дядя с каждым шагом всё больше пыхтел и кашлял. Два или три раза он останавливался, чтобы отдышаться. Пот градом катился по его лбу и щекам, борода и усы блестели от влаги. На меня он старался не глядеть.
Я знала, как ему непросто. Отвести родную племянницу в лес, привязать к дереву и оставить на милость богов, тёмных ли, светлых — трудная задача. Но он должен с ней справиться. Ради семьи, ради детей. Так бывает, что у одних людей есть будущее, а у других его нет.
— Мия, стой, — скомандовал наконец он.
Я послушно остановилась, вдохнула напитанный прохладной водой воздух. Накидка промокла и лежала на моих плечах тяжёлой ношей, отсыревший подол платья мешал идти. Хотелось сбросить с себя всё, освободиться. Всё-всё, даже башмаки и бельё… Вот, пожалуйста! Разве добропорядочной девушке может такое взбрести в голову?
— Мия, — снова повторил дядя Джеф и, бросив хлыст на моховую кочку, вытащил из кармана верёвку. — Ты должна понять. Я не хочу этого делать.
Он потёр грудь в области сердца и потряс головой. У дяди, в отличие от его жены, тётушки Тиллы, в самом деле было сердце. Но всё-таки разум преобладал. Будь всё иначе, он не повёл бы меня в лес, а отпустил бы на все четыре стороны.
— Я понимаю, дядя, — прошептала я.
— По правде говоря, я думал, что ты попытаешься убежать. — Он махнул рукой. — Удрать от меня по дороге и избавить от всего этого. Но мы с Тиллой… мы вырастили тебя слишком послушной.
Я улыбнулась, как-то само так получилось.
— Не в этом дело, — покачала головой я.
— А в чём, Мия? В чём?
Дядя сжал в руках перепутанную верёвку так, что костяшки его пальцев побелели.
— В том, что сказал отец Эспен. Я опасна для людей. Если демон вырвется из меня на свободу, то многие могут погибнуть. Не хочу. Не хочу губить невинных людей.
