Посвящается отцу Сергию, благословившему меня писать.
Чего на свете не случается?
Чего на свете не бывает?
А люди с крыльями встречаются,
И люди в небо улетают.
На крыльях веры в невозможное
Они летят в страну мечты.
Пусть усмехнутся осторожные,
Я полечу туда, а ты?
(М. Минков – Ю. Энтин)
Что было в самом начале моего существования?
Голос, и Слово, и Свет.
И тепло.
И радостное сияние, разбегающееся по тонким жилам распустившейся души.
Но самым главным, дающим силу идти к Нему, был, конечно же, Голос. Именно Он вдохнул в меня журчащую песню жизни, Он тихо шепнул в распахнутую душу одно Слово.
Но какое Слово! Я тут же почувствовал Его теплое присутствие везде: и на молодых, трепещущих на ветру листочках, и на моих подрагивающих перышках.
Я полной грудью жадно вдохнул весенний радостный воздух – как же приятно и весело дышать! И было тепло на молодой душе, хотелось растроганно заплакать, что я не замедлил и сделать.
– Ты где? – взволнованно пискнул я, – Ты – моя мама?
– Я – это Я, – тихо прошептал Голос, – и Я – везде.
Я не понял такого ответа и возмущенно дернулся.
Мне хотелось, чтобы моя мама оказалась Голосом.
А в воздухе уже звенели тысячи и тысячи переливающихся на солнце голосов. Они пели, прославляя Кого-то.
И я открыл глаза.
Тем, что назойливо кололо в бок, оказалась грубая хворостина. Но она ничуть не расстроила меня, ведь теперь я мог видеть, откуда прилетает быстроногий ветер и как игривые лучи света ласкают благоухающие цветы.
А по небу летали розовые перышки. Они выглядели намного тяжелее и больше моих мягких черно-белых крылышек. Это были облака.
И солнце смотрело на мир, повторяя песню своего Творца.
И тут я увидел поющих в Небесах существ – ангелов. Их голоса не походили на любящий шепот Голоса, но пели они замечательно. Аллилуйя катилось по небу волнами. Ангелы парили над перьями облаков, и лик солнца отражался в их торжественных облачениях. Они летали быстро и как-то радостно, они махали мне белыми руками и звали к ним, вверх, они звали закружиться в хвалебном танце.
И тут я вспомнил, что у меня тоже есть Крылья! Я подпрыгнул, вдохнул врезавшийся в меня ветер, который уже почти подхватил меня и понес ввысь.
Но почему-то ничего не получилось. Воздух не подарил Крыльям и секунды торжества полета. Я камнем рухнул вниз, к корням Родного Дерева, и покатился под пригорок.
Я не ушибся. Боль не получила власть над молодым разочарованным телом, но обида овладела мною.
– А я? – спросил я, готовясь снова заплакать. Но уже не от радости, а от досады.
– А ты иди, – ответил мне Голос.
И я понял, что надо идти.
Я шел много дней, и жизнь пыталась убить во мне мечту о полете, о Небесах. Я видел, как умирает гусеница и рождается бабочка, видел, как распускаются цветы. и засыхают деревья. Я смотрел на неописуемые события и наслаждался непередаваемыми перепутанными ароматами цветов, которые не в силах был понять со всею полнотой. Я видел появление новых, похожих на меня существ – и не мог услышать, что ласково шепнул им Голос. Я слышал таинственное пение крылатых огненных духов – и не мог полностью принять чистые звуки, и, наконец, я нашел хрустальные хрупкие камешки, хранящие в своем теле зерна мудрости, но я не смог поднять их, ведь я у меня не было рук. Были только Крылья. Крылья, не умеющие летать.
И мне чего-то не хватало, чего-то очень-очень дорогого для моей души. И казалось, будто, получив нечто, я стал бы самым счастливым существом в мироздании. Но я не мог дотянуться до неведомой цели.
Мне не хватало Небес и Голоса.
Бьются, бьются за корону, Лев с Единорогом.
Гонит Лев Единорога по кружным дорогам.
(англ. нар. песенка)
Так я шел на протяжении многих и многих дней. Я путешествовал уже целый месяц, когда неожиданно вышел на цветущий луг, задыхающийся в собственных ароматах. А на поляне обитал задумчивый Единорог. Он ничего не делал: не жевал покорную траву, не бил алмазным копытцем по тонким горлышкам цветов. Он только плакал, плакал тихо, а значит, по-настоящему беспомощно. Большие скользкие слезы все стекали по белоснежному носу и неуклюже шлепались в изумрудную траву. А земля, точно поджидающий добычу сокол, жадно проглатывала горе единорога.
– Почему Вы плачете, дорогой единорог? – неожиданно для самого себя спросил я. Мне тоже стало очень грустно. – Отчего Вы так сильно расстроились?
Единорог оторвался от созерцания мокрой травы и повернул бархатную голову в мою сторону. Из чистых глаз Единорога на меня глядела печаль.
– Когда-то я сражался со Львом, – тихо прошептал он, – за золотую красивую корону. А Льву она, между прочим, шла особенно хорошо, она необычно эффектно сочеталась с его желтой шерстью. И Лев просил уступить корону.
– И Вы подарили корону? А теперь об этом жалеете!? – ужаснулся я. Я знал, что нет ничего хуже, чем сожаление о сделанном добром поступке.
– О нет, если бы я уступил! – Единорог заплакал с новой силой. Похоже, у него открылось второе дыхание. – Я шел до конца и, наконец, проткнул бедного Льва своим прекрасным безупречно острым рогом.
Мне показалось странным сочетание такого яркого самолюбия и безнадежного самоанализа.
