Часть 1. В обмен на жизнь
1
– Добрый день! Можно?
– Заходи! – Женщина за столом отложила в сторону сигарету, причём даже не в пепельницу, а куда-то мимо, не глядя. Она и на вошедшего не взглянула, продолжая строчить пером по бумаге, а посетитель, молодой человек в потёртом демисезонном пальто, как открыл дверь, так и остался стоять у порога, только шапку снял и встряхнул, стараясь не очень-то ею размахивать, но, по-видимому, одна из снежинок всё-таки залетела на стол. Женщина подняла голову и вопросительно посмотрела на посетителя поверх круглых, в металлической оправе очков.
– Заходи! – повторила она хриплым голосом и сверкнула золотой фиксой. Эта фикса почему-то успокоила незваного гостя, и он отрекомендовался, тоже хриплым срывающимся баском:
– Я Ветлицкий.
– А я Сунцова, и что с того? – Пищущая была снова готова заняться своим делом, хотя женщину вдруг осенило. – Автор?
– Да, я стихи свои отправлял сюда. Их печатали.
– А-аг-а, – делано удивилась Сунцова, изображая, что силится припомнить нечто, но потом решительно тряхнула «комсомольской» стрижкой. – Нет, не помню. Стихов этих, старче, знаешь сколько подгоняют в газету, и случается, что наш брат, корреспондент, не всегда успевает с материалом, вот и заполняем пробелы школьными виршами. Кстати, ты гонорар получил? Нет? Значит, с адресом напортачил или вообще псевдонимом подписался? Ветлицкий – это фамилия или так?
– Ветлицкие, – осмелел собеседник, слегка обидевшись на такое нелестное предположение, – польский старинный род.
Женщина покрутила головой:
– Тоже скажешь мне, польский. Фамилия, скорей всего, поповская или еврейская. Ты, случаем, не Моисеевич?
– Андреевич!
– Не серчай, – видя, что парень щурится, успокоила его «комсомолка». – Раз пришёл в газету, значит, немного чокнутый? Здесь все не того, – и покрутила ручкою у виска. Покрутила и зашарила сигарету, а найдя, затянулась со смаком, слегка прищурившись.
К удивлению стоящего у двери, курившая отчего-то стала стремительно терять свой таинственный ореол, бросилось в глаза её скромное платье, худые плечи, почти детская грудь. «На вид под сорок, а чёлка скрадывает», – подумал о журналистке Ветлицкий, хотя и его возраст не соответствовал первым впечатлениям. «Молодому человеку» недавно стукнуло двадцать девять, и начинал он свой литературный путь с прозы ещё, когда учился в пединституте, в краевом центре. Там ему несказанно повезло с первым же опусом, повестью, когда отнёс в один из имеющих неплохую репутацию альманахов – первую часть. Её без слов напечатали, а в развязке второй части редактор усмотрел крамолу.
– Героиня твоя на свободу выходит с ба-аль-шими планами, но кончает самоубийством! Поработать над финалом придётся.
Андрей отказался и был немедленно выброшен из набора. Помнится – сильно переживал, хотя преддипломная практика и защита отодвинули на второй план его литературные страдания. Потом несостоявшийся прозаик закончил пединститут и устроился школьным учителем в пригороде областного центра – месте тихом и живописном. Правда, область вскоре переименовали в республику, и вообще – уже шла перестройка, которая и подвигла несомненное дарование к написанию виршей. Их-то он и сподобился как-то отправить письмом в редакцию республиканской газеты.
Конечно, из пригорода в редакцию можно было наведаться самому, но Ветлицкий не мог сразу перешагнуть черту, которая незримо существовала между ним и подобного рода учреждением после того, давнего случая в Красногорске.
– Ты вот что, старик, – вывел Андрея из области воспоминаний голос покуривающей журналистки, – если ещё чего намарал, так это за две двери от моего кабинета. Обратись к Лине Фёдоровне, а ещё лучше к Герману Старцеву, отвечающему за всю культуру, только вряд ли его застанешь, так что жми в секретариат!
Выйдя от «комсомолки», Андрей поплотнее прикрыл дверь и сразу понял, что совершил ошибку: в коридоре не горело ни единой лампочки и указанный кабинет он искал едва ли не на ощупь. Нашёл и снова почувствовал себя неловко.
Ответсекретарь тоже шуршала бумагами, но стихи взяла без претензий. Ветлицкий откланялся и по сумрачному коридору направился к выходу. На улице снег валил белыми хлопьями, а вокруг было тихо-тихо. Движение на оживлённом перекрёстке почти прекратилось, хотя казалось, что светофор горел на обе стороны зелёным светом. Редкие пешеходы стали очень маленькими и передвигались по улице боком. «Теперь я буду работать для вечности, – слегка иронизируя, подумал молодой литератор. – Всё-таки хорошо, что стихи приняли». И он тоже нырнул в снега.
2
– Сунцова, кто это у тебя был? – Вертлявая экзальтированная девица вопросительно уставилась на фиксатую даму.
– Уже усекла?
– Проплыл мимо меня коридором и потом ловил на крыльце снежинки. Такой смешной мальчик.
– Мальчик? Они, понимаете ли, по-эт!
– Вот везёт же тебе, Сунцова, начальство в кулаке держишь, и поэты к тебе прут.
– Начинается беспредметный трёп. Уходи, мне работать надо.
– Ты сухарь, Сунцова. Такой только кожанки с портупеей не хватает.
– Всё, гуд-бай!
