Рябовский и Ольга Ивановна стояли на высоком берегу Волги где-то под Кинешмой и любовались открывающимся их взорам дивным видом. Заканчивался сентябрь, но до сих пор стояла ласковая тёплая погода. По небу проплывали игривые облачка в форме белогривых лошадок, светило радостное солнце и нежно дул приятный прохладный ветерок.
– Что с вами, Иван Ильич? Да право же, вы плачете?
– Это слёзы радости! – с душевным надрывом сказал Рябовский и встряхнул своей белой шевелюрой, – Это просто кайф, скажу я вам, Ольга Ивановна, чистый кайф! – Рябовский вдохнул полной грудью и распростёр руки.
– Кайф? Это что-то по-немецки? Не знаю такого слова, – лицо Ольги Ивановны стало озадаченным.
– Это по-вселенски, дорогая вы моя Оленька! – и Рябовский обнял её своими длинными тонкими руками за узкие детские плечи.
– Это Вселенная дарит нам с вами такую красоту. Вот она – Русь! Русь Запредельная! – Рябовский быстро поцеловал Ольгу Ивановну в щёчку и продолжил:
– Но полноте восторгов и розовых соплей. К делу! К делу, любовь моя!
Рябовский, наклонившись к лежавшему подле них на траве скарбу, начал быстро собирать этюдник. На траву полетели тюбики с краской, кисти, тряпки и флаконы с лаком и скипидаром. Поставив себе и Ольге Ивановне этюдники и выдавив быстрыми и ловкими движениями краску, он обернулся в сторону пролеска, громко свистнул и закричал:
– Прошка! Где ты, лоботряс? Ну-ка, поди сюда.
Из зарослей небольших кустов неподалёку появилась фигура долговязого парня лет двадцати с сонным лицом. Рыжего, курносого и в веснушках. Прошка являлся носильщиком всего этого художественного скарба на постоянной основе уже второй год подряд.
