Казачий алтарь. Книга 1

Романы о казачестве

© Бутенко В.П., 2024

© ООО «Издательство «Вече», 2023

…Мальчишки, гонявшие голубей, видели, как вдруг показались высоко в ясном предвечернем небе два черных крестика и – канули.

Но спустя несколько минут громоподобный гул круто покатился к хутору! Штурмовики низринулись с обожженной зноем выси. Вот уже стала хорошо различима на закругленных крыльях свастика! Ярко сверкнули стекла кабин. Скользнули по улицам изломистые тени. И бомбы впервые рухнули на землю, горячую и родящую, пахнущую, как всегда в августе, молодой пшеницей и полынью.

Война!

Бомбежка застигла многих хуторян на огородах. Будто стеганула по ногам размашистая плеть и – скосила. И лежали они, объятые неведомым страхом, вжимаясь телами в заклеклый чернозем, ощущая непрочность плоти своей и уповая на везение да высшую милость. Господи, сохрани и помилуй! И только старик Шаганов оставался неподвижен. С поднятой головой стоял он на береговой низине, высокий и худой, сжимая в руках косу. Ветер полоскал седую бороду, трепал подол линялой казачьей рубашки. На загорелом лице, искривленном гримасой гнева, шевелились губы. В сердцах он даже замахнулся косой вслед самолетам, устремившимся к святопольскому шляху…

Война!

Как только взрывы затихли, хуторской люд, опасаясь повторного налета, кинулся в укрытия, в прохладу сумрачных погребов. И вновь Тихон Маркяныч Шаганов, вопреки общей суматохе, подался с огорода без спешки, уступая настойчивому зову снохи Полины. Прежде чем спуститься в подземелье, повесил косу под застреху сарая и сладил самокрутку.

Ощупью он спустился на дно каменной темницы, где устоялся аромат дынь, пахло брагой и кислиной огурцов. В напряженной тишине смутно обозначились силуэты женщин, примостившихся на опрокинутой пустой кадушке. Тихон Маркяныч чиркнул спичкой, прикуривая, и заодно высмотрел место на краю рундука.

– Ну, с крещением, милые! – неостывшим голосом проговорил старик и осекся, удивленный тем, сколь громко прозвучали под низкими сводами его слова.

Потрясение от внезапной бомбежки сковало казачек немотой, ни Полина Васильевна, ни Лидия не откликнулись. Лишь в наклонном луче, падавшем от щели в дверце, блеснули испуганные глазенята правнука Федюньки. Он ерзнул на коленях у матери и шепотом спросил:

– Дедунь, а мы долго будем ховаться? А то холодно…

Лидия крепче прижала его к себе, а бабушка сдернула с головы косынку и укрыла плечи мальчонки, глухо проронила:

– Потерпи трошки, болезочка.

Ожидание новой беды томило души. Обостренный слух ловил малейшие звуки во дворе. Вот мимо погреба, квохтая, прошла разморенная жарой курица. Тонко жужжа, в полусвете пригребицы закружилась над ящиком с грушами оса. Потом послышалось, как проволокла цепь Жулька и так же, как обычно при раскатах грома, стала пронзительно взлаивать.

– Значится, уже близко фронт, – вздохнула Полина Васильевна и, помолчав, прибавила: – За грозу, глупая, принимает…

– Немцы? Да, мама? – встревожился мальчик.

– Они далеко, сыночка… Не бойся, – успокоила Лидия, жадно вдыхая запах его волос, припорошенных подсолнуховой пыльцой.

– Ты, Федор, не робь! – ободрил прадед. – Раз есть ты коренной казак, то должон не страшиться. Ни германца, ни турку, ни японца косоглазого. А черт явится – по рогам его! Понятно тобе?

– Ага.

– А как по уставу ответствовать?

Пострел заученно выкрикнул:

– Так точно!

– Во! Сразу видно, чейный ты правнук.

– Такое творится, а вы шуткуете! – не сдержалась сноха. – Яша на фронте. Степан Тихонович наш в голом степу. Сердце разрывается! А вам и байдуже.

– Будя! Неча нюни распускать! – Тихон Маркяныч швырнул окурок под ноги и встал с рундука. – Чо же теперича? Башкой об стену биться?.. Стервятники, небось, уже черт-те иде, а мы тута кости морозим! Вы как хочете, а я добровольно в яме[1] загинать не стану! Да и какой там фронт?.. Самая что ни на есть обнакновенная гроза собирается. По горизонту тучки блукатили.

– Вы куда? Папаша! – всполошилась Полина Васильевна, но своеволец, горбясь, уже поднимался по ступеням. В распахнутую дверцу плеснул багряный закатный свет. Открылся клочок чистого неба. Повеяло теплом. И явственно донеслась канонада.

– А почему так долго гремит? И не гроза это вовсе, а война! – как взрослый, уверенно заметил Федюнька. – Я в кине про Чапая слыхал, как пушки бьют…

Мальчуган замер на полуслове, почувствовав кожей виска, что теплая мамина щека вдруг стала мокрой. Он обернулся и сурово, как прадед, спросил:

– Ты чего, мам? Ты не плачь! Мы с дедуней как возьмем ружье!

– Это я так… Замерзла.

– Не к добру слезы, – попеняла свекровь. – Надо богу молиться!

– Сами текут… А вдруг Яков где-то поблизости!

Полина Васильевна вздрогнула, но ответила не сразу:

– Нет. Далече он. Сердце не вещает.

Настилающийся саднящий гул, показалось, даже здесь, в погребе, колыхнул воздух. Задребезжала сдвинутая крышка кастрюли. Лидия напряглась, сильно прижала сынишку. Полина Васильевна торопливо закрестилась. Но вскоре на дворе стихло.

Тихон Маркяныч заглянул в дверной проем и проворчал:

– Туча самолетов пролетела. Анчибелы проклятые!.. Зараз принесу вам теплую одежу… Оно и правда. Пересидите час-другой. Бес его знает, чо у них на уме… А я вам буду обстановку докладать…