1. После «стояния на Угре»
Иван Младой, как это часто бывало с юными полководцами во время главного в их жизни противостояния с вражеской силой, пусть без решающего кровопролитного сражения, только после победы русского войска на Угре почувствовал всю неимоверную тяжесть страшного внешнего давления и физического напряжения, измотавшего, испепелившего его душу.
Сын-соправитель знал, что русская победа на заснеженных берегах Угры – это стратегическая победа его отца-государя, задействовавшего какие-то тайные механизмы политики, помешавшие в решительный миг русско-татарского противостояния объединиться войскам хана Ахмата и короля Казимира. Но сын-соправитель твердо знал и верил, что осторожный государь, несмотря на все свои опасения и претензии к своим полководцам, в первую очередь, к нему на линии противостояния, мог быть, в конечном итоге, удовлетворен смелой инициативой и решительной тактикой сдерживания татарских войск на берегах Угры.
Когда победная стратегия и решительная военная тактика соправителей, великих князей, объединились, тогда на ледяной линии Угранского бескровного, по сути, русско-татарского противостояния, пришло время свершения по воле Провидения Русскому прорыву, когда Русь Московская легко и стремительно выбежала из многовекового, позорного ига. Чем дальше бежали татары хана Ахмата от берегов Угры, тем жальче и горестней становились остатки тающего войска, тем в головах и сердцах поработителей утверждались мысли и чувства – игу ханов и «вечной, законной» дани с русских князей пришел конец.
Иван Младой, несмотря на страшную физическую и душевную усталость, был один из немногих русских князей и воевод, кто чуял сердцем пораженческие чувства побежавших от берегов Угры татар, надолго растворившихся в степях и забывших о «своей дани» с покоренных когда-то русских земель. Но он, добрый и верный государю сын, столь же опытный и умудренный в военном деле, как и в придворном, старался по мере возможностей не попадаться на глаза своему отцу. Тем более, с этими уловленными из воздуха чувствами беглецов-татар и своими бойкими словесами о военной удаче, победе московского войска можно было вызвать раздражение осмотрительного, немного боязливого в политических предприятиях отца.
С одной стороны, Иван Младой видел, что военное дело на берегах Угры, в котором он сыграл главную роль, его полководческие усилия, смелая и решительная тактика, – завершены с самым благоприятным итогом для государевой стороны, и что его призвание по тайной материнской воле исполнено полностью. С другой стороны, Ивану требовалось время и силы, чтобы побороть обрушившуюся на юные плечи огромную физическую усталость, смешанную с душевными потрясениями. Необходимость отдыха, собирания распыленных физических и душевных сил была очевидна. Государь, наверное, чувствовал, что происходит с сыном в последнее время, потому и не тревожил его новыми поручениями и хлопотами.
По негласному обоюдному согласию, отец и сын после Угры виделись нечасто. Вот во дворе и пошли слушки и шепотки, что, несмотря на достигнутую, желанную победу, государь не слишком стал жаловать сына-соправителя, мол, «ослушался» тот отца, потянув, будучи полководцем, на себя одеяло – не уступил, не подыграл более опытному соправителю. Иван Младой, конечно, догадывался, о тайных придворных течениях, как, впрочем, и о том, что его роль полководца уже сыграна – и лучше не напоминать о ней – и что даже мнимая власть соправителя в мирные времена уже подвергается сомнению и даже осмеянию супруги государя Софьи, злокозненной мачехи-интриганки
И он, вдруг по воле новых обстоятельств выдернутый надолго из привычного круга военно-государственных обязанностей и хлопот, погрузился в тихую мирную жизнь, отчасти привычную, отчасти уже полузабытую. Военные хлопоты так же быстро отдалились от него, со всеми страстями и переживаниями во время решительного противостояния, как когда-то, всего несколько месяцев тому назад нахлынули, Только вот новые мирные обязанности и заботы не находили юного великого князя, соправителя Русского государства, выбежавшего из ханского ига.
«Наверно, государю требуется время, чтобы отойти от своих гневных речей и распоряжений по поводу моего сумасбродства на линии противостояния… – думал Иван Младой. – Одно дело говорить с глазу на глаз, что его дело осторожная стратегия, а мое дело – смелая тактика по предначертанному предопределению покойной матушки… А другое дело, мнение двора, наговоры мачехи, мол, сын ослушался отца-государя, когда от таких ослушаний престолы качаются и разрушаются…»
Презрительно-почтительное отношение к нему мачехи Софьи Иван Младой угадал по легкой усмешке в уголках её тонких язвительных губ. Во время случайного разговора при нелепой встрече в покоях отца. Сын пришел полюбопытствовать, – нужен или нет он государю, есть или нет государевых распоряжений по его душу? Так и не дошел до государя, столкнувшись нос к носу с мачехой Софьей, только что вернувшейся с детьми из Белоозера.
Надо было попытаться хотя бы из чувства вежливости завязать разговор с Софьей, а от физической и душевной усталости у Ивана язык прилип к небу, и он устало, немного отстраненно разглядывал иконный лик великой княгини, разглядев в углах её губ легкое насмешливое пренебрежение к пасынку-соправителю.
