Пролог
Не знаю как у вас дорогой читатель, но у меня железнодорожный вокзал вызывает смежные чувства, особенно, когда смотришь на уходящие вдаль рельсы. Тоску – от того, что придется покинуть родные пенаты, восторг – от предстоящего приключения, которое, так или иначе, возникнет в момент путешествия. Мой путь лежал в Санкт-Петербург, в котором я никогда прежде не был… Кстати, я из Казани, здесь я родился и вырос. Однако, я жаждал узнать, а что же там дальше за пределами родного края. Да, едва не забыл! В конце восьмидесятых, когда мне было семь, мне довелось побывать в обуреваемой эпохой «перестройки» Советской Москве. Воспоминания черно-белыми кадрами мелькали в моей голове. Гостиница на ВДНХ, Воробьевы горы и Красная Площадь. Бегущие ступени в подземке метро и свистящий звук поезда. Мороженное «Бородино» в обертке шоколада и эскимо размером с кирпич. Да и еще, забытый в номере гостиницы недозревший банан зеленого цвета, который мы предусмотрительно припрятали под подушку, чтобы он успел созреть… Тогда в первые в Детском мире я увидел высокого чернокожего парня с белыми, как снег зубами. Я подумал, что он Фантомас.
Потом я был в Москве еще пару раз, но уже во второй половине девяностых. Мы ездили в столицу с отцом по его делам. В те годы, он торговал золотыми изделиями, скупая их у знакомых на Ярославском вокзале, а уже в Казани перепродавал по тройной цене. В деньгах мы не нуждались, пока не наступил август 1998 года. И наша уютная жизнь пошла под откос…
И вот сейчас я вырос, и мне хотелось хоть что-то изменить в своей сумбурной жизни…
Глава 1
Мое путешествие началось в год и месяц, когда весь мир смотрел чемпионат мира по футболу, проходивший в Германии. Фабио Каннавару – капитану сборной Италии суждено было стать лучшим футболистом года ФИФА, а мне – совершить первое самостоятельно путешествие. Фабио Каннавару было тридцать два, мне – двадцать четыре. Фабио с детства играл в футбол, я же с детства футбол ненавидел…
Позвольте, я расскажу вам о своих планах. Поездом в Санкт-Петербург, паромом до Калининградской области, оттуда прямиком – в Европу. Да, да, именно в Европу. Ведь я был убежден, что в России будущего нет, а вот в Европе – есть!
Вы заметили, что каждое поколение думает по-своему, позволяя себе высокомерно рассуждать, что предыдущее явно отстало от жизни? Вот-вот, я точно так же, размышлял, полагая, что я абсолютно прав и мне неинтересны никакие доводы. Я был уроженцем восьмидесятых. Мы – «восьмидесятники» были генетически обусловлены эпохой Советского прошлого. И признаюсь, в этом не было ничего предосудительного. Напротив, я неосознанно воспринимал пространство Северной Евразии единым целым, не ощущая государственных границ с соседними республиками. Но мир Западных стран мне представлялся Землей Обетованной. Будучи детьми Советского Союза, мы – «восьмидесятники» не успели полноценно насладиться благами социализма. Мы лишь застали закат периода застоя, короткий промежуток «перестройки» и прошли сквозь время перемен, пришедшее на смену длительного коммунистического строя. Мы все время были как бы между одной, плавно сменяющейся эпохой и бурно надвигающейся, как снежный ком другой, при этом, живя с осознанием неопределенного будущего. И вот здесь в наши неокрепшие умы плавно и методично влилась пропаганда счастливого американского образа жизни. И внедрялось все это в «девяностые» через призму голливудских фильмов. Мы выросли на них, и нам искренне казалось, что где-то там, далеко-далеко, гораздо лучше, нежели там, где мы находимся. Я исходил из принципа: «хорошо там, где нас нет». И в этом была моя большая трагедия…
***
Я давно заметил, первый месяц лета – начало старта. День отъезда выдался солнечным, ясным и по-летнему добрым. Я испытывал странные чувства в душе, держа в руках билет только в одну сторону. Я понятия не имел, что ждет меня в незнакомом Петербурге. В этот день меня провожал только отец, который являлся мне самым близким и родным человеком. Отец был моим другом. Мамы рядом не было. Они в разводе. Да и у меня, к сожалению, с ней сложились, мягко говоря, непростые отношения. Друзей об отъезде я не стал оповещать, решив, как обычно уйти по-английски…
Пока мы несли с отцом сумку к вагону доверху набитую вещами, я вдруг подумал, чтобы и вовсе отказаться от этой сомнительной авантюры. То была старая и потрепанная хозяйственная сумка. Я размышлял драматически – ведь на всю жизнь уезжаю! А потому, на дне этой проклятой старой сумки покоился строгий костюм, две рубашки и два галстука. Несколько футболок, две пары джинсов, сланцы и несколько полотенец на все случаи жизни. И книги, каждая весом по полкилограмма. Я взял их по привычке, авось пригодится! Отец естественно помогал мне тащить сумку за одну ручку. Я же настраивал себя по-спартански. Ведь любые испытания и моральные, и физические рано или поздно обязательно воздадутся сторицей, думалось мне. Кое-как доковыляв до вагона, мы перевели дух. Проводница в отутюженном костюме и крупными чертами лица мягко попросила показать билет и паспорт. Утерев пот с лица, я протянул ей документы и принял решение оставить любимые книги отцу. Сумка стала легче, да и я с облегчением вздохнул. Но при всем при этом я почувствовал, как в кровь стал поступать адреналин, появился зуд в деснах и легкая дрожь в коленях. Сердце учащенно забилось, дыхание стало прерывистым. Только сейчас я осознал, на какую авантюру пустился. Мы стояли на платформе в обоюдном молчании. Все уже сказано и все оговорено. Каждый из нас пребывал в тумане своих мыслей. Я виделся с отцом накануне поездки. В тот день, мы, как обычно вышли на пробежку в лес…
