***
Приподнявшись с корточек, Ирис стряхнула с ладошек жёлтую пыльцу, не заметив, что такая же солнечная полоска осталась на носу и на щеке. Повторила, улыбаясь, смешное название:
– О-ду-ван-чик…
Каким ветром занесло сюда пушинку северного гостя, что притаился сейчас под розовым кустом в гаремном садике? Подражая Мэг, девочка, не сдержавшись, снова нежно коснулась пушистых, как цыплятки, раскрытых блюдечек-головок. И вспомнила, как у няньки увлажнились глаза и задрожал голос, когда они с ней впервые обнаружили этих крошечных гостей. Она ахала и качала головой:
«Милые вы мои, да как же вы сюда попали? Ах, вот оно что! Смотри, детка! Вот откуда они перелетели!» – И ткнула пальцем в сторону решётчатой ограды, отделяющей сад от мужской половины. Ирис тогда ещё захихикала.
«Цветочки умеют летать?»
«Ещё как умеют. Это ведь одуванчик, милая, понимаешь? Он скоро отцветёт – и станет круглым шариком из пушинок, дунешь на них – и разлетятся во все стороны. Это цветок с моей родины».
«Его принёс пустынный ветер?»
Мэг вытерла слёзы.
«Не думаю, детка. Моя родина далеко, очень далеко, я же рассказывала. Пустынный ветер туда не долетает. Разве что…» Вздохнула. «Наш повелитель иногда прогуливается здесь со своими гостями из других стран. Может, у кого-то к сапогу и прилипло семечко. Да и проросло: сперва на той стороне, а уж потом семена перелетели сюда. Или, знаешь, как бывает… Попали в зерно, которым птиц подкармливают, а с птичьим помётом – сюда… Всё может быть. Ох, Ирис, детка, надо же, одуванчик… Прямо как у меня в огороде. Сколько же я их повыпалывала, да ругалась на них чёрными словами – сорняки ведь, и никогда не думала, что так обрадуюсь им однажды, прямо как родным…»
Она осеклась. Но десятилетняя девочка вдруг всем сердцем почувствовала тоску этой немолодой, как ей казалось, женщины, заменившей маму. Надо же… В гареме так хорошо и спокойно, если не считать придирок к ней, Ирис, а Мэгги, оказывается, до сих пор грустит о далёкой стране, в которой, наверное, и жить-то невозможно из-за жуткого холода. Но, несмотря на морозы, в далёкой Ир-р-рландии – как раскатисто любила выговаривать Мэг – бывают иногда и солнышко, и весна… раз уж зацветают цветы.
С тех пор эта местинка под розовым кустом стала их Большим Секретом. Их, да ещё главного садовника, который, скрепя сердце и опустив в карман несколько медных монет, согласился не выпалывать иноземный сорняк. Пользуясь свободой, когда нянюшку отзывали на помощь служанкам в гаремных банях, Ирис каждый день прибегала сюда, чтобы не упустить, когда жёлтые тычинки побелеют и, наконец, распушатся. Ей всё не верилось, что плоский, как монетка, диск соцветья вдруг обернётся идеальным шариком. Хотелось увидеть волшебство собственными глазами.
Но сегодня они всё ещё были жёлтые и целёхонькие.
«Шр-р-р»…
Она вздрогнула от странного чуждого звука и завертела головой Что это?
«Шор-р-р…» – донеслось откуда-то издалека, не из-за ограды, а намного дальше, словно зарокотало море, о котором часто рассказывала няня, но которому неоткуда было здесь взяться. «А-а-а… У-у-у… Шр-р-р…»
И почему-то залютовали, зарычали львы в питомнике Повелителя, которого Ирис запрещали называть отцом даже мысленно. А вот павлины в саду больше не орали. Но даже звериный рык не мог заглушить непонятного шума.
Она тогда ещё не знала, что это рокотала толпа, согнанная янычарами Хромца под стены ТопКапы. Да что могла понять девочка, почти не покидавшая гаремных покоев и садика? Для неё весь мирок был ограничен крылом дворца и оградой, и ни нянька, ни служанки и евнухи, и уж тем более ни сытые холёные одалиски не ведали, что творится в страшном неизвестном Извне, называемом иногда Константинополем. Одни хоть и выходили из дворца по надобностям и поручениям, но слухами делились только меж своих, прислужников, другим было лишь до самих себя и своего места под солнцем… вернее, у ложа султана. Ирис не являлась им помехой по своему малолетству, поэтому ей и не доставалось тычков от взрослых див. К тому же по девчачьему легкомыслию и в немалой степени из-за опеки Мэг, коршуном охраняющей любимицу, она не видела или не обращала внимания на мелкие склоки и пакости, без которых редко проходил день в Серале. Дети видят мир по-своему. Для Ирис её комнатка и любимый уголок сада были Раем.
«Шор-р-р», – пророкотало вдалеке снова, но девочке это было уже не интересно. Она вдруг заметила неподалёку в траве ещё одно жёлтое пятнышко и ещё. Целую россыпь! Одуванчики заполоняли новые земли, как маленькие завоеватели, победно покачивая яркими цыплячьими тюрбанами. Они были восхитительны. Они были везде.
От восторга Ирис крутанулась на пятке. Взметнулись, запылали на солнце рыжие кудри до пояса. Здесь, в садике, не от кого было их прятать.
– Мэ-эг! Иди сюда!
Потом вспомнила, что нянюшки рядом нет. Значит, нужно разыскать и обрадовать новостью, пусть бежит сюда, полюбуется, ведь здесь, наверное, сейчас так же красиво, как на её родине! Подхватив подол длинного кафтана, она припустила к гаремным баням.
А на ходу вдруг замедлила шаг. Надо ли так уж торопиться? Вспомнилось вдруг, как нынче утром добрая Мэг отвела глаза и попросила без неё никуда не убегать, даже во двор. Вроде где-то рядом, в городе, неспокойно, мало ли – беспорядки и сюда доберутся… Но разве упомнишь все нянины слова, когда цветут одуванчики? Ой, влетит ей сейчас! А платок-то у неё не на голове, а на поясе, вместо кушака! Скорей размотать да прикрыть волосы, всё меньше достанется…
