Тянулись долгие серые дни. Пришли рождественские праздники. Королевский двор вновь был погружен в траур. Маргарет продолжала оставаться в монастыре. Она никого не хотела видеть, не хотела утешений, добрых слов, сочувствия. Просто – одиночества. Иногда она думала, что один Хуан мог понять её боль, ведь это был их общий ребенок, они вместе придумывали ему имя, обсуждали, как будут воспитывать и баловать его. Он бы разделил её тяжесть, смог приласкать. Он мог бы дать ей надежду на то, что будет и другой ребенок, что это просто нелепая случайность. Но Хуана не было. И даже он не мог бы понять то страшное чувство пустоты, которое мучило Маргарет: только что в ней была жизнь, она толкалась изнутри, и Маргарет становилось тепло на душе, даже в минуты горестного отчаяния. А теперь была мертвая пустота. А это оказалось хуже отчаяния.
Королева Изабелла приходила чаще других. Ей одной принцесса была рада, потому что королева страдала не меньше нее. Она тоже недавно потеряла ребенка, своего ненаглядного Хуана, а теперь и внучку, которая могла бы стать утешением ей в жизни. И наследницей короны. Теперь же наследные права перешли к старшей дочери Изабелле, а следовательно, и к португальскому королю, что не могло не огорчать королеву и вселяло беспокойство. Правда, к весне пришло радостное известие, что Изабелла ждет ребенка, и королева немного повеселела. Однако она сильно изменилась и большую часть времени проводила в молитвах, забросив государственные дела, которым раньше уделяла так много времени.
С Маргарет королева была неизменно внимательна и сердечна. Они много разговаривали, и эти беседы приносили девушке отдохновение. Правда, не всегда. Так, королева Изабелла нисколько не сомневалась, что смерть ребенка Маргарет, как и её мужа Хуана, не была случайной. Вдовствующая принцесса очень не любила эту тему, она казалась ей кощунственной. Кому нужна эта власть, богатство, титулы, если можно даже думать о таких страшных вещах?! Не нужен ей этот древний род и какая-то там особая кровь, она мечтала быть женой, матерью, ну и королевой тоже.
Маргарет написала своему отце о несчастье. Он прислал ей сочувственное письмо, но было заметно, что это событие не слишком взволновало его. Маргарет даже удивилась, он связывал с испанскими планами большие надежды. Правда оставались еще Филипп и Хуана. Вдруг Маргарет похолодела, она поняла, что снова стала прекрасной разменной монетой в политических интригах, ей всего восемнадцать, и отец наверняка продумывает уже новый брак для нее.
Королева Изабелла подтвердила её опасения. Она получила донесение от Гуттиере де Фуэнсалида, который находился при дворе императора. Хитрый испанский дипломат высказал Максимилиану предположение, что его дочь скоро снова найдет себе достойного супруга. На что получил суровую отповедь, которую передал своим хозяевам в точности: «В христианском мире нет ни одного принца, за которого моя дочь могла бы выйти замуж. У короля Неаполя нет сына подходящего возраста. Король Англии уже просватал для своего наследника дочь испанских монархов. Король Шотландии ничтожество. Герцог Йоркский (это тот неприятный самозванец, которого привечала её бабушка герцогиня Маргарита) женат и не свободен. У короля Венгрии уже есть жена. Король Польши – пустое место. Так что нет мужа, подходящего для моей дочери. Правда, поговаривают, что король Франции подумывает расстаться со своей женой Анной, поскольку он отчаялся получить от неё наследника, и женится на моей дочери Маргарет. Но я никогда не соглашусь на это, также как и моя дочь, которая категорически возражает против жизни во Франции. К тому же я уверен, что это именно король Франции приказал дать какое-то снадобье моей дочери, которое привело её к потере ребенка, он и короля Фердинанда пытался отравить. Так что сегодня о новом браке моей дочери говорить абсолютно бесполезно».
Было очевидно, что это якобы негодование Максимилиана было вызвано сугубо политическими причинами: он уже продумывал новый брак своей дочери, а испанских королей пугал возможностью своего нового союза с Францией или какой-то иной враждебной им державой. «В Европе еще очень много королей», – прозвучало у неё в ушах. Проклятый де Брисоне, он словно предвидел её будущее тогда, в замке Мелен во Франции.
И все-таки жизнь возвращалась к Маргарет. Пришла весна, все зацвело вокруг, воздух наполнился волшебными ароматами новой жизни. Принцесса была слишком молода, слишком жива умом, слишком жизнерадостна по натуре, чтобы пребывать в вечном унынии. Молитвы утомили её и перестали приносить отдохновение. Одиночество стало утомлять. Она покинула монастырь и вместе с испанской королевской четой переезжала с места на место. Алеонор де Пуатье отнеслась к этому с осуждением. «В её время» особа королевской крови должна была соблюдать траур по всем правилам в течение года. Это значило, что она все это время не покидала своей спальни, стены и пол которой были затянуты черными тканями, а окна все время закрыты. Она никого не должна была принимать, носить тяжелое платье и черный чепец, отделанный белым мехом. Но времена изменились, и Маргарет чувствовала потребность в движении и перемене мест. (К тому же после той злополучной ночи, когда Алеонор со странным умилением – или это тоже было частью этикета? – принесла ей мертвое дитя, она чувствовала отчуждение и с трудом переносила старую даму.) Испанский королевский двор, не имевший постоянной резиденции и постоянно странствовавший по своей все разраставшейся в размерах стране, давал Маргарет прекрасную возможность развеяться.
