Реальность разлетается вдребезги
Нет, конец света где-то в трёх шагах – это точно. Раньше крестьянину достаточно было в феврале, на какого-нибудь там Фрола-ветродуя, помусолить палец и воздеть его к небесам, чтобы безошибочно определить: лето будет жарким. Сейчас же климат настолько разладился, что ни одна примета уже не действует, а наше традиционно жаркое сибирское лето разливается дождями, что твои тропики. И добром это кончиться не может.
Так рассуждала я, глядя в окошко на нудные струи дождя. Со мной явно были солидарны мокрая кошка и забытая во дворе старушка с мусорным ведром. Дело близилось к вечеру, но это обстоятельство нисколько не меняло намерений дождя идти до последнего. И так не хотелось мне выбираться из удобного кожаного кресла, из своего кабинета – и шлёпать по лужам к машине. Но давно пора было домой.
Я захлопнула ежедневник и уже было поднялась, как в дверь мелким горохом постучали, и в кабинет просочился Сашенька.
Когда «Экстаз» только-только открылся, и я металась от одной заботы к другой, разрываясь между бухгалтерскими счетами, работой с поставщиками и воспитанием своего небольшого коллектива, Сашенька сам явился ко мне прямо с улицы, как приблудный котёнок. Выглядел он жалким и просто горем убитым (как я потом узнала, только что закончилась очередная единственная любовь Сашеньки), но это не помешало визитёру нахально заявить, что он хочет работать у меня. Я откровенно рассмеялась: что было делать в магазине дамской одежды и нижнего белья этому субтильному существу неопределённого возраста? Но когда мы прошли с ним в торговый зал и заговорили об особенностях моего бизнеса, Сашенька просто ошеломил меня знанием самых последних тенденций женской моды, отменным вкусом и вкрадчивыми манерами, столь незаменимыми в общении с моими взбалмошными покупательницами.
Сашенька был моей гордостью. С ним я не знала никаких забот в управлении своей модной лавочкой: Сашенька держал в узде девчонок-продавщиц, мотался к поставщикам, привозя такой сногсшибательный товар и на таких льготных условиях, что я только диву давалась. В остальное время он неотлучно находился в торговом зале и так тонко ублажал капризных богатых тёток, что те от счастья едва ли не растекались по полу громадными лужами жира и уходили из магазина в полном восторге, увешанные гроздьями коробок.
Сашенька был моей головной болью. Судьба его не задалась, и трудно сказать, чего в ней было больше – трагичного или комичного. По молодости Сашенька мечтал стать модельером, но скоропалительно женился на глупо забеременевшей девке, забросил свои мечты о высокой моде и начал ремонтировать тепловозы на железной дороге, чтобы прокормить увеличивающееся семейство. Так протянулось бог знает сколько времени. Сашенька жил и мучился, сам не понимая – чем, пока в 35 лет не прозрел по воле случая и понял, что он – совсем другой, голубой, как майское небо. Переменить судьбу, уяснив причину, оказалось уже проще: Сашенька развёлся с женой и пустился в свободное плавание.
Как всякий неофит, он стал ну просто идейным гомиком и только что не ходил со спущенными штанами в качестве знамени. Он даже представлялся так: «Сашенька Толмачёв, гей по убеждению», чем повергал в дикое смятение неподготовленного собеседника. Однако на самом деле в Сашенькином тельце проживало большое сердце, требующее любви, и потому мой зам упорно искал свою мужскую половину. Примерно раз в полгода Сашенька страстно влюблялся – раз и навсегда. Всех фигурантов его сердца я уже и не упомню, но обычно Сашенькины связи заканчивались разрывами, причём бросали его. После этого Сашенька запивал и на неделю-другую выпадал в осадок, а я терпеливо ожидала его выхода из штопора. По-своему я любила и жалела несчастливого в любви гея. Частенько он приходил ко мне в кабинет и изливал душу по поводу мужской неблагодарности и коварства. Наверно, видел во мне родственное создание. Сказал бы мне кто-нибудь с десяток лет назад, что я стану выступать в роли жилетки для страдающего педераста… С ума сойти! Впрочем, последние несколько месяцев Сашенька плотно жил с каким-то мачо уголовного пошиба (тот даже пару раз заходил к нам в бутик), и я откровенно радовалась за него.
– Что-то случилось, Сашуль? – спросила я.
Сашенька помялся. Большие глаза его бегали туда-сюда.
– Ольга Сергеевна, я к вам с небольшой просьбой. Не могли бы вы ненадолго забрать к себе домой одну вещь?
Сашенька достал из кармана небольшую продолговатую коробульку и положил её на стол.
– Что-то случилось?
– Да ничего особенного. Просто мы с Толиком поссорились вчера из-за пустяка. Приревновал меня совершенно не из-за чего, ударил. Сегодня, конечно, будет всё нормально, но вот за эту штучку я боюсь – он её разобьёт или выкинет, – а она мне очень дорога. Осталась от одного человека…
И Сашенька тяжко вздохнул, являя собой эталон мировой скорби.
– Да ты не убивайся так: у вас же это не в первый раз. Ревнует – значит, любит. Давай сюда свою бонбоньерку. Как тучи рассеются – скажешь, верну.
