Нашим любимым бабушкам посвящается…
У бабушки моей, Александры Павловны Лариной, или, как её называли на селе – бабы Шуры, а у нас в семье обходительно – Александры Паалны (уважительно растягивая букву «А» в отчестве) – было шестеро детей и девять внуков. По возрасту я являлась самой младшей внучкой. И было мне тогда года три или четыре. Но если кто-нибудь из учёных мне сейчас скажет, что память у детей способна фиксировать события лишь с пяти лет, я осмелюсь с ним не согласиться, потому как, та прекрасная пора моего детства запомнилась мне на всю жизнь.
Повзрослев и окончив школу, бабушкины дети (по совместительству мои дяди и тёти) птенцами разлетелись по разным уголкам нашей необъятной Родины. Обзавелись семьями, детьми и каждое лето приезжали к бабушке погостить. Однако с особым трепетом и нетерпением мы всегда ждали приезда родственников из Сибири. К их приезду бабушка начинала готовиться загодя, чуть ли не с самого дня их очередного отъезда до следующего года. Известная народная фраза «Не трогай, это на новый год!» в нашей семье звучала несколько иначе: «Оставь, это к приезду северных!». Сейчас, возможно, это удивительно, но тем не менее, мы ничуть не обижались – этот культ «северных» был у нас чем-то неоспоримым и общепризнанным.
В тот день, когда вся многочисленная родня съезжалась к бабушке, было очень весело, шумно и суетливо. Собираться расширенным составом нашей родне случалось раз в год, когда у бабушкиных внуков были длинные летние каникулы, и можно было гостить у бабушки всё лето. В день приезда всей родни на улице, во дворе старенького бревенчатого дома, устраивалось праздничное застолье.
Ах, что такое русское деревенское застолье! Нет на свете такой же крепкой силы, которая бы так сплачивала родню! Бывало там всё: и смех, и слёзы, и ругань, и братание с крепкими объятиями, и слезливые песни, и весёлые частушки с плясками – всё это сплачивало, связывало нас по рукам и ногам прочными узами, называемыми семейными. В семейных застольях гуляли спокойно и основательно, редко, кто барагозил. Если и срывался тот или иной родственник, вспомнивший какую-нибудь давнюю обиду, его уговаривали, не давали войти в кураж. Вот удивителен русский народ – в семье ругаем порой друг друга, костерим на чём свет стоИт, но стОит только кому недоброе сказать о ком-нибудь из нас, тут уж держись!
В приготовлении к праздничному застолью, во дворе кружились мужики, вспоминали, что и как тут было прежде, смеются – ничего не изменилось! Сооружают большой стол из трёх маленьких, взятых из разных дворовых построек.
«Александра Павловна!» – с лёгкой иронией, но уважением окликали её мужики – «Командуйте, где стол устанавливать!».
Бабушка моя – генерал-адмирал-фельдмаршал в одном лице – с деловитым видом выходила во двор и начинала командовать.
«Ты откедова его припёр-то, спросить бы тебя?!» – ругалась бабушка, указывая на старый, грязный, покосившийся стол – «Хош, штоб тебе горячая сковородка на ноги упала?!»
«Да вон же, там» – виновато кивал мой дядя на дворовую постройку.
«Сказала ж, в дровнике, а не в сарае! Вороти стол на место!».
И бабушка, утирая пот со лба своим нарядным платком, который она повязала по случаю приезда гостей, уходила командовать на кухню.
Угодить Александре Павловне было сложно – это знали все. Ни одного купленного платья не миновала участь бабушкиной переделки. «Ну, это уж косые или пьяные, карманы пришивали, не иначе» – каждый раз ворчала бабушка, отпарывая несчастные карманы от очередного купленного платья. Помогая бабушке, в огороде все работали на совесть, потому как знали, что если что-то будет не по-бабушкиному, придётся всё переделывать заново. Очень уж она была у нас аккуратная, и небрежность не признавала ни в чём. Даже когда, спустя годы, бабушка стала старенькой и не могла уже заниматься сельскохозяйственными работами, всё равно выходила к «ребятишкам» своим, дружно размахивающим лопатами в огороде, чтобы покомандовать и, непременно, отчитать за неровные ряды посаженной картошки: «Ооооо….Ну, как ходють, так и сажають…Охохох!». Бабушка и сама частенько смеялась над своей неугодливостью.
«Ох, ну это уж точно ПалЗахарыч!» – называла она сама себя именем своего отца, который передал ей по наследству весьма оригинальное свойство характера.
И как же мило было наблюдать за тем, как бабушка моя не более тридцати трёх вершков ростом, отчитывала сына своего Володьку, на три головы выше неё, а Володька – повинно и снисходительно так, с любовью, смотрел на бабушку. В ту пору уже изрядно подросшие бабушкины «ребятишки» (уже и сами давно ставшие родителями) весьма охотно доставляли ей удовольствие командовать над ними и гнету не испытывали.
На украшенном нарядной скатертью столе, сконструированном первоклассной стройбригадой под командованием бабушки и установленном рядом с завалинкой, как в сказке про скатерть-самобранку, по волшебству начинают появляться бабушкины пироги, жареные караси в сметане на огромной сковородке, которая со временем стала крутиться, как барабан в «Поле Чудес», картошка, жаренная с грибами, картошка со сливками, запеченная в печке, пельмени, солёные огурцы с помидорами, над которыми мы детьми смеялись, называя их «вырви глаз» за их особую кислючесть, традиционная неповторимая бабушкина окрошка со свежевыкопанным в огороде хреном, без колбасы (колбасу в окрошке бабушка не любила). Ну и венцом творения, конечно же, был самогон. Настоящий, деревенский, без примесей – стопроцентно экологически чистый продукт. Бабушка гнала его сама. Старательно, с душой, как Микеланджело или Рафаэль, создавая свои шедевры, вдохновляясь своим творением. Одно из таких шедевральных творений уже красовалось на праздничном столе в стеклянной банке.
