Она всегда бежит по кругу. Было ощущение, что она никогда не останавливается. Секунды складывались в минуты и часы, те в свою очередь в проходящие тенью года. Время непрерывно скользило за ней, то срываясь в такте, то выписывало причудливые повороты и замысловатые фигуры. Но суть его неразрывна была связана с ней. Он думал о бесконечности, замкнутости пространства, его мысли, его судьба, всё было как на ладони. Нежной, мягкой рысью лошадь бежала по идеальному кругу старой арены цирка, вздымая песок под своими воронёными копытами. Шаг за шагом, унося в бесконечность свою жизнь, и проживая её снова и снова.
Он приходил сюда каждый понедельник, после монотонной работы, в пустом, одиноком офисе. Это было единственное место в городе, где он по-настоящему чувствовал жизнь, спрятавшись в тени бесконечных рядов деревянных трибун. Чаще всего тут было пусто и тихо, в цирке уже давно миновали дни “золотого века” и популярность осталась в тумане прошлого. Свет софитов раскалёнными “руками” обнимал арену. Лошадь, размеренно отмеряя каждый шаг, двигалась вперёд. Лошадь всегда двигалась на месте. Зрелище его завораживало с детства. В те редкие моменты радости, когда он ещё совсем ребёнком с мамой и отцом приходил сюда. Простое счастье детства не требовало от него усилий, оставаясь в памяти яркими пятнами безвозвратной грусти. Потом родители развелись, воспоминания начали блекнуть, и время их растворило в себе, оставив ему лишь это место. Ему нравилось, что ничего не меняется и в то же время всё всегда по-новому. Это был ритуал многих лет. Это была его жизнь.
Он заканчивал работу около шести вечера, в небольшом арендованном под офис доме на пересечение 6-ой и Блэк стрит. Выключал свет, закрывал кабинет и выходил на улицу. Город встречал его гудящим осиным роем. Всегда серый, всегда многолюдный, торопящийся опоздать, торопящийся замереть и уснуть сном атланта. Он назойливо вторгался в каждую клетку его мозга. Здания, в офисной части города, пустым, грязным бетоном сковывали пространство. Иногда ему казалось, что в этом проклятом месте больше нечем дышать. Но он не представлял себе другой жизни. Всё другое было бесконечной мечтой, такой-же пустой, как и у миллиарда других людей, проходящих сквозь него, далёкой мерцающей звездой.
