Очень сложно, когда в тебя не верят. Я знаю это, потому что никто не верил, что я доползу до ремиссии. У меня была граница между третьей и четвертой стадией рака. Врачи буквально качали головами и говорили, что надеяться почти не на что. Я будто бы стояла у пропасти, не решаясь прыгнуть. Смотрела в неё и ждала, когда меня столкнут. Но никто не подходил, и тогда я обернулась сама, поправляя прядь волос, выбившуюся из пучка и выпавшую мне прямо в пальцы из-за химиотерапии. Все смотрели на меня и ждали, когда я прыгну. Я видела в их глазах, что они знали, что я не доживу до сентября. Они ждали, когда я скажу им об этом – что я готова к тому, что им придется меня хоронить. А я молчала так же, как и они, и просто растворялась в своём страхе, пока однажды от меня не осталось ничего.
Я была одна весь тот путь, что мне пришлось преодолевать. Виной была не гордыня, не обида и даже не ссоры – виной было моё отношение. Я думала, что все они будут рядом и от этого я стану сильнее, а они всё отдалялись и отдалялись, приговаривая, что это моя война, и только я могу с ней справиться – всё в голове. Я стану сильнее, когда преодолею её сама, нужно было только поверить. Только вера никогда не была моим другом, а Ася, Кирилл, родители были.
Будь я той, кого похоронила, я бы держала обиду на них. Будь я той, кто жил цифрами, мнимой любовь к работе, к которой никогда не стремилась, к отношениям, которых, будто бы и не было, я бы, конечно, копила бы и гнев, и злость, и грубые слова. Я бы складывала их в коробку, стоящую на верхней полке, пока однажды эта полка бы не рухнула, уничтожив всё то, что стояло под ней – меня, их, наши отношения. У меня бы ничего не осталось, и я была бы по-своему свободна. Свободна и абсолютно одинока.
Я пыталась понять их, принять, чтобы всё-таки в следующий раз рассчитывать на себя.
У меня теперь есть я, и я обязательно найду себя – вот какой идеей можно жить.
Я постепенно собираюсь, как пазл – любовь к детям, работа учителем, маленькая квартира на втором этажа без панорамных окон, но с уютной кухней, в которую целое лето задувают теплые ветра, и я подставляю щеки под лучи солнца, любуясь голубым небом и птицами. Чувствовать для меня приравнялось к жизни. Я стала самим её воплощением. У меня не было цели, но были стремления и желания, и чем тише был чужой голос, диктующий мне, как нужно жить, тем лучше я слышала свою внутреннюю силу. Я чувствовала в груди огонь. Он был небольшим, но горячим. И он светился так ярко, что мне порой казалось, что окружающие могут ослепнуть из-за него, если я выйду на улицу. И что было самым приятным – они тоже все это знали.
Год назад сестра назвала меня безответственным придурком. Сестра сказала это со злости, а не потому что действительно так считала. Наверное, из-за того, что застала меня в постели со своей лучшей подругой, которая через три месяца переехала в другой город и перестала отвечать на звонки.
Сам факт произнесённого оскорбления не был столь обиден как то, что в её словах на самом деле была доля правды. Поэтому, должно быть, я раз в сутки обязательно вспоминал как тарелка на комоде, в которой мы держали ключи, когда ещё жили вместе, рухнула на пол и разбилась от хлопка двери.
– Куда ты положил этот грёбанный договор? – Сестра никогда не стеснялась выражений. Я почти видел, как она активно размахивала руками, пытаясь заполнить собой всё пространство. Уж очень она любила быть в центре внимания.
– Ты сейчас у меня дома что ли?
– Нет, я послала помощницу. Девочка паникует и звонит мне без конца.
– В верхнем ящике компьютерного стола.
– С подписью?
– Я решил, что, Катя сама за меня распишется, раз она решила со мной никогда больше не общаться.
Я доброжелательно улыбнулся проходящей мимо стюардессе, указавшей мне на не застёгнутый ремень безопасности. Зачем бизнес классу пристёгиваться? Узнали бы ребята с биржи, они бы засмеялись и сказали бы, что мне клацать лишний раз ремнём необязательно. Они бы еще и в техподдержку авиакомпании написали, чтобы мне лично выдали кресло без спасательного жилета и маски для дыхания.
Рядом с головой раздался гудящий звук двигателей.
– Ты в самолёте что ли?
– Улетаю отдыхать.
Сестра на секунду замолчала.
– Ты серьезно не поставил подпись и уехал? – Ровным тоном спросила она в телефонную трубку.
– Вот пусть тебе помощница об этом и доложит. Бай, сестрёнка.
Раньше сестра звонила два раза в год – чтобы сказать, что она в очередной раз разошлась со своим парнем, так что ей надо где-то пережить пьяную зарёванную ночь, и чтобы забрать какую-нибудь оставленную в прошлый визит шмотку. Обычно эти звонки звучали с разницей в сутки. Однако почти бывшая жена после шесть месяцев нашей корявой и ужасно дорогой свадьбы решила, что при разводе лично со мной разговаривать не намерена. Переговоры разумеется легли на плечи Лейсан, теперь без конца требовавшей то вещи забрать, то документы подписать, то кольцо обратно передать. Оба кольца, к слову, оказались в мусорном ведре, как только образовали пару.
Я повернул голову на паутинки дорог за узким стеклом самолёта. Пилот объявил приветствие, время по часовому поясу и путь рейса.
