– Максим Ивашин. Тринадцать лет. – ответил я на вопрос вожатого о том, кто я такой и как меня звать. Вожатый этот рослый, головы на три выше меня, с вытянутым, к низу слегка вздутым и прыщавым лицом, в квадратных очках, с большими карими недовольными глазами. Ему лет восемнадцать и в моих глазах он представляется недосягаемой вышиной. Такой здоровенный, он, наверное, уже многое знает о жизни, хотя и не выглядит особо крутым.
– Тебе в девятый корпус. Пошли, а то заблудишься. – произнёс он, хмыкая носом.
Я обернулся и увидел опущенный бело-красный шлагбаум, за которыми стоят мои родители и машут мне руками на прощанье. Чуть дальше за ними парковка, на которой стоит наш старенький синий «Форд».
Напоследок я взглянул на эту картину, запечатлел в своей памяти. Я делаю так, когда приходится расставаться с родителями, чтобы сфотографированный в моей памяти пейзаж поддерживал меня в трудные или одинокие времена.
– Пойдем. Я из-за тебя не собираюсь обед пропускать. – недовольно вякнул вожатый. Я прихватил свою спортивную сумку, пошёл рядом с ним, украдкой его осматривая. Он носит кожаные сланцы на носки и джинсовые бриджи. На теле жёлтая футболка, сзади которой красными буквами написано: «Детский лагерь Тасмания». Спереди на его футболке болтается бейджик, на котором напечатано чёрным по белому: «Александр Владимирович Сидоров. Вожатый. 9 корпус».
Мы пошли по тропинке, по обе стороны которой раскинулись кусты можжевельника. Сверху, среди ветвей деревьев, пробиваются тёплые солнечные лучи. Пение птиц доносится где-то сверху.
Вожатый старается не смотреть на меня. Он глядит прямо перед собой, но порою его левый глаз косится и замечает мой настырный взгляд. Тогда нос его недовольно хлюпает, а палец его подтягивает очки ближе к переносице.
Вскоре мы прошли затенённые ветвями деревьев можжевеловые кусты, и оказались на зелёной поляне. Дальше видны двухэтажные кирпичные здания, у входа которых оформленные в бордюр участки газона. От бордюров идут асфальтные площадки, а у одного из корпусов на этой площадке натянута волейбольная сетка.
– Это жилые корпуса. – пояснил вожатый, кивая в сторону двухэтажных зданий.
Я пригляделся. Там, где заканчиваются асфальтные площадки, начинаются пыльные тропинки, на которых кое-где выглядывают мощные корни деревьев. Эта паутина вытоптанных детьми тропинок соединяет девять корпусов, на каждом из которых висит окрашенная в синий алюминиевая табличка с цифрой корпуса.
Чуть дальше от корпусов, ближе к лесу, видна круглая деревянная веранда, разноцветная крышаа которой совсем облезла. На лавке внутри сидит два мальчугана, весело машущих ногами.
С вожатым мы дошли до девятого корпуса. Он распахнул входную дверь, выкрашенную в коричневый, зашёл внутрь. Дверная пружина скрипнула, растягиваясь, и тут же сжалась. Я едва успел сообразить и прошмыгнул внутрь. Дверь громко захлопнулась за мной.
В глаза мне бросились обшарпанные стены коридора, на которых внизу оборваны обои и кое-где отваливаются куски штукатурки. По обе стороны коридора стоят деревянные двери, подобные входной, на которых мелом нарисованы номера комнат. Поднявшись на второй этаж, мы прошли до комнаты под номером двести семнадцать. Здесь вожатый остановил меня.
Я огляделся. Похожий коридор, как и на первом этаже, да вот только жилые комнаты здесь по левой стороне, а по правой – многолетние мутные окна в полусгнивших рамах, на которых кое-где ещё осталась бирюзовая советская краска. По скрипучему деревянному полу снуют мальчишки примерно одного со мной возраста. Странное дело – я заметил, что у одного из них подведён тушью левый глаз. Другой носит нечто на манер ирокеза, но у него слишком короткие волосы и поэтому гребень завалился набок и почти полностью распушился. Ещё один мальчуган, который помладше, щеголяет в одних только чёрных колготках и едва успевает за мальчиками постарше.
Мы зашли в комнату двести семнадцать. Вожатый пальцем указал мне на койку у окна. Кроме неё здесь ещё две койки – у окна с другого края и у выхода.
– Ну всё, мелюзга. Дальше сам, – бросил вожатый, выходя за дверь. В окно я увидел, как он покидает корпус, идёт к дощатому домику, что ближе к лесу и который, судя по виду, пережил не один десяток лагерных смен. На его фасаде, чуть выше окна, висит красный флаг с вышитыми на нём буквами: «База вожатых».
«Это мой новый дом на следующие несколько недель. Надо привыкать». – я огляделся в комнате и смирился с потерей домашнего уюта. Две другие кровати пусты, но хорошо застелены. У каждой кровати по тумбочке, на полках которых приклеены выцветшие наклейки гоночных автомобилей – вкладыши жвачки «Турбо». У стены стоит большой деревянный шкаф с латунными ручками. Открыв его, я увидел на одной из полок спортивную сумку.
«Значит, кто-то ещё заселился», – понял я, разложил свою сумку и убрал её на свободную полку. Мыльно-рыльные – в тумбочку, к ним же пачку «сосучек» и трусы-боксеры. В шкаф, на свою полку я положил колготки, которые мама заставила меня взять с собой, запасные джинсы, пять футболок и пару кофт.
Позади я услышал протяжный вой. Странный звук, будто кто-то кричит вдалеке и скребётся с другой стороны стены. Я дёрнулся, глянул в сторону входа и тут же выдохнул. На пороге стоит мальчуган моего возраста со светло-русыми волосами, которые и цветом, и толщиной напоминают распушившееся сено. Он носит коричневую безрукавку, на которой изображён чёрный тигр. На шее – расписные бусы, в центре которых висит металлический круг, на котором выведен знак «Ом». На ногах у него чёрные широкие бриджи и сандалии.
