Лихо. Двенадцать железных цепей

Зной наконец-то уступил вечерней прохладе.

Под ногами хрустели мелкие розовые камни. Лазар шёл по садовым тропинкам, а вокруг не было ни души: храм казался вымершим, хотя тут ещё оставались башильеры, но монахи разбредались, становились тише и незаметнее, словно это могло защитить их от беды. Лазар глянул через плечо: на дне мраморного фонтана – позеленевшая вода; ухаживать за ним было некому.

Кусты разрослись и пожухли. Оббилась мозаичная кладка на стенах, окольцовывавших внутренний двор. В Хургитане властвовала колдовская болезнь, насланная кем-то из хал-азарских чародеев, – добралась и досюда.

Мор. Смертельное оружие против чужаков, отправленных своими королями уничтожать еретиков и освобождать гробницу Перста Иезиля, что у города Кел-Гразиф. Иофатских войск было больше прочих, поэтому мор и прозвали «иофатской чумой»: колдовская болезнь выкашивала оставленных в Хургитане захватчиков и тех, кто пособничал им, но миловала местных.

Рыцари ордена башильеров были одними из тех, кто откликнулся на зов иофатского короля, а за ними потянулась вереница других братьев: дознавателей, лекарей и проповедников. Прежние дознаватели, обосновавшиеся в храме в Хургитане, взялись за расследование. Вычисляя, кто сотворил болезнь, они обвинили в колдовстве десятки хал-азарцев, но костры пылали, виселицы качались, подземелья набивались людьми – а мор продолжался. Дознаватели вскоре сгорели от иофатской чумы – их кожа покрылась бурыми струпьями и пожелтела вместе с белками глаз, точно песком присыпало.

Поэтому храм в Хургитане опустел. Его построили во славу хал-азарских богов, но, когда иофатские войска взяли Хургитан, храм был превращён в обитель башильеров. Кощунство, на взгляд Лазара, однако его не спрашивали, а он и не откровенничал. Сейчас до него доносились шепотки – некоторые сочли мор местью кровожадных восточных божеств. Болезнь выкашивала безжалостно, за пару недель, а то и быстрее: сколько таких братьев-башильеров, здоровых мужчин, через несколько дней оказывались траурно прикрытыми тканью? Пустели и занятые иофатцами крепости. Вопрос времени, когда мор долетит до военных шатров на юге и когда иофатские командоры, поняв, что один город является источником большой беды, прикажут сровнять его с землёй. Хургитан и так был оцеплен – не сбежишь; Лазар понимал – ещё немного, и их всех поглотит беда.

Лазар шёл и думал: если бы он правда был тем, за кого себя выдавал, то никогда бы здесь не оказался. Хромой и однорукий, Лазар не годился к бою, да и в лекарских шатрах ему бы нашли замену поискуснее. Он не верил, что у этой войны были благие цели, и никакой сеньор или прецептор ордена не заставлял его ехать угрозами или силой – Лазар вызвался сам. Хал-Азар лежал далеко от Вольных господарств, и надзор за башильерами здесь был слабее, чем где-либо, – хорошее место, чтобы затаиться. Когда все заняты своим выживанием, никому не придёт в голову искать чародея среди собственных меченых братьев.

Так что он сунулся в кипящий котёл по своей воле.

Размышлял: ладно он – с ним всё ясно, всё равно деться некуда. В двадцать с лишним – изувеченный монах, выучившийся на лекаря, чародей, прячущийся от гнева Драга Ложи среди охотников на ведьм. А каково людям, которые собирались жить долгую счастливую жизнь?.. Все вокруг были несчастны. Хал-азарцы, на чью землю пришли чужаки. Иофатцы и савайарцы, отправленные сюда своими королями, вынужденные оставить свои семьи и выбирать между смертью на чужбине и существованием дезертира или беглеца. Были, конечно, и те, кого война пьянила, – Лазар удивлялся им, но молчал. Искусством молчания он овладел совершенно, ведь чем тише сидишь, тем меньше к тебе внимания.

С подстрекателями и миротворцами иофатская сторона не нежничала. Да и насланный хал-азарцами мор никого не делил на хороших и плохих, сочувствующих и бессердечных – Лазару казалось, что он внутри безжалостного вихря и вокруг нет ничего, кроме ненависти и ломающихся судеб, и чем дольше продолжалась война, тем становилось хуже. Разъярённые хал-азарцы теснили иофатцев, и те отступали – вот-вот вернутся к Хургитану, если от города к этому времени хоть что-то останется. Ходили слухи – одни других страшнее – о кровавых расправах, издевательствах над пленными и казнях неугодных.

Иными словами – мрак.

Лазар прошёл под резной кружевной аркой, втиснулся в узкую дверь. Зажёг оставленный у входа фонарь – мог бы колдовством, быстрым мановением руки, но у стен бывали глаза и уши, поэтому помучился с огнивом. Перехватил тяжёлую кованую ручку и начал спускаться.

В подземельях пахло сыростью и мышиным помётом. Лазар не слишком хорошо видел, особенно в полутьме, так что и мышей он услышал: пищащую возню по углам. Он отсчитал несколько каменных карманов – подземных комнат-углублений – и завернул внутрь. Неизвестно, кого или что, кроме запасов, хал-азарцы раньше держали в этих карманах, но теперь здесь сколотили клетки из чёрного железа. Там, куда зашёл Лазар, стояла всего одна клетка – Лазар приподнял фонарь и разглядел в ней женщину.