Жужанна стояла посреди спальни, раскинув руки в стороны, будто её собирались распять. Вокруг неё крутилась служанка матери, которая то и дело прицокивала и охала, рассматривая её платье. Жужанна не снимала его десять дней, поэтому оно хранило запахи пота, крови, слёз, гноя, гнили и страданий. Конечно, теперь она точно могла сказать, что у страданий был запах, как бы глупо это ни звучало. Страдания пахли кислой невысказанной обидой, тошнотворной проглоченной злостью и горьким беспросветным отчаянием, которое выжигает в сердце последнюю надежду. Жужанна была уверена, этот запах с ней навсегда.
Старшая служанка – вроде бы Маришка, Жужанне всегда прислуживали девчонки-ровесницы, поэтому она плохо знала взрослых слуг – подбоченилась и щёлкнула языком, оглядывая её с ног до головы и что-то бубня под нос, явно поминая Босору. Видимо, даже у личной служанки матери не было слов для её жалкого вида.
Руки заломило, Жужанна из последних сил держала их на весу, но тянущая боль уже разливалась по мышцам. Сдавшись, Жужанна опустила руки, и тут же получила удар тонким прутиком по спине. Агата, стоявшая за спиной, следила, чтобы наказание исполнялось. Ещё одно наказание. Будто мало было ей жить в грязи как замарашке.
– Госпожа велела, чтобы мы проследили за вашей осанкой, юная госпожа. – У Агаты был писклявый голос, который скорее подходил для старухи, а не девицы семнадцати лет. Она прислуживала Жужанне многие годы, выполняя исподтишка приказы матери третировать собственную дочь втайне от отца. Отца, который при всей любви к дочери никогда не прислушивался к её словам. – Это же для вашей пользы.
Жужанне не нужно было видеть глаза Агаты, чтобы знать, они горели издевательской весёлостью, граничащей с безумием.
– Разве вы здесь не для того, чтобы сменить платье и подготовить меня к приёму? – бесцветно спросила Жужанна.
Позади раздался возмущённый вздох, Жужанна с лёгкостью могла представить, с какой злостью раздуваются ноздри Агаты, которая не получила от неё реакции на свою проделку. Агата совсем не повзрослела в отличие от Жужанны.
– Так-то это так, юная госпожа, – отозвалась Маришка. – Вы хоть раз меняли платье после, – она запнулась, Жужанна видела, как сложно ей подобрать слова, – происшествия?
– Так вот как это называет госпожа? Происшествие? – Жужанна грустно усмехнулась. – Она не велела снимать платье, а все зеркала убрали…
– Но вы же прикасались к ране? – Маришка сглотнула, в её словах не было ни капли уверенности. – Обрабатывали ожоги?
– Мать не велела, – Жужанна выплюнула слова, наполняя их всей злобой и обидой, что сковывали сердце. – Кто я такая, чтобы перечить ей?
Агата не сдержалась и засмеялась в голос. Маришка бросила на неё гневный взгляд, и та сразу же заткнулась закашлявшись.
– Как бы сделать так, чтобы вам не было больно, юная госпожа? – промямлила Маришка и опустила взгляд.
– Никак, – жёстко отрезала Жужанна.
Маришка подняла на неё глаза, наполненные болью. Неужели она искренне переживала, боясь навредить ей больше? Но никто не навредит ей сильнее, чем собственная мать. Жужанна смягчилась под пристальным взглядом:
– Чем скорее расправимся с этим, тем быстрее рана начнёт заживать, и мне станет легче. Правда. – Жужанна выдавила жалкую улыбку.
– Правильно, юная госпожа говорит, – Маришка, воодушевившись, хлопнула в ладоши, – чем скорее начнём, тем быстрее дело сделается.
Она закатала рукава белой льняной рубахи.
– Я помогу, – отозвалась Агата, встав перед Жужанной.
На ней был новый вышитый бисером пояс – слишком дорогой подарок для простой служанки. За какие заслуги она его получила? Весь её наряд, начиная от искусной рубахи и широкой коричневой юбки, с вышитыми маками по подолу, заканчивая красными сапогами со шпорами, кричал, что она не просто служанка в замке. Зайди сейчас в комнату тот, кто не знает юную госпожу, то точно решил бы, что это Агата. Даже чёрные волосы – цвета вороного крыла, как любила приговаривать Агата – повторяли цвет волос матери Жужанны. Очередная ирония её существования.
– Поможешь? Ой ли, – возмутилась Маришка. – Вон твоя юная госпожа совсем неухоженная! Ты хоть появлялась в её комнате в эти дни? Заботилась о ней?
– Госпожа Эржебет не велела, – огрызнулась Агата. – Я расскажу ей, как ты со мной обращаешься.
– Ишь, что удумала! Может, мне ещё кланяться начать тебе, Агата? – Маришка подлетела к ней, схватила за шиворот и принялась трясти. – Я тебе напомню, что мы простые слуги, а юная госпожа – дочь госпожи Эржебет. Единственная дочь.
– Это её единственное достижение, – не унималась Агата, пытаясь выпутаться из хватки.
Маришка потянула её за волосы, и Агата пронзительно закричала. Жужанна поморщилась, крик острой болью отозвался в её голове. Опять головная боль. После ритуала она не покидала её.
Устав наблюдать, как Маришка учит уму-разуму Агату, Жужанна подошла к письменному столу, где лежали ножницы, которыми она подравнивала отросшие концы, крепко сжала их и бросила взгляд на свою грудь, впервые за несколько дней. Тяжёлая чёрная тафта, плотно облегавшая шею и грудь, насквозь пропиталась кровью и жидкостью от лопнувших волдырей и прилипла к коже, став частью тела. Жужанна прикусила нижнюю губу, представляя, как будет отдирать её, как вместе с кусками ткани, впившимися в плоть, она будет отрывать кожу и, вероятно, мясо, как свежая кровь будет сочиться из ран. Мать неспроста не позволила никому обработать ожоги, так она наказывала её за то, что Жужанна стала якорем, а не жертвой в ритуале. Удивительно, что за десять дней, несмотря на нагноения ран, она не ощущала, что больна. Нет, боль от ран ощущалась каждое мгновение, и Жужанне казалось, что грудь продолжает гореть, но не было ни лихорадки, ни слабости. Ничего. Словно лидерец госпожи, создавший связь между ними, подпитывал, не давая ранам убить её.
