Поскольку может существовать еще и такой мир, в котором явление у вас в кухне земноводного размером с человека покажется чем-то хорошим. Дороти, главная героиня «Миссис Калибан» Рейчел Инглз, занята тем, что в последнюю минуту готовит что-то мужу и его идеально названному деловому коллеге Арту Груберу, – и тут знакомится с земноводным: «И полпути прошла по клетчатому линолеуму, каким застелен пол ее славной безопасной кухни, когда открылась сетчатая дверь и в дом ввалилась гигантская тварь, похожая на лягушку ростом шесть футов семь дюймов, и неподвижно замерла перед нею, чуть пригнувшись и вперившись ей прямо в лицо». Он хотя бы на нее смотрит. Зовут его, оказывается, Ларри. Он привлекателен – по-своему; милуясь с ним, Дороти вспоминает собственные грезы о подростковых романах, какие с нею так и не случились.
Дороти знакомится с Ларри в непростое время. Сын ее не так давно умер от «обычного наркоза, какой дают перед простым удалением аппендикса, и после объяснить ей это могли только «индивидуальной реакцией», «непредвиденной аллергией» и «лекарственной непереносимостью». Через несколько месяцев у Дороти прервалась беременность; семейная жизнь пошла наперекосяк; когда у нее завязалась тесная дружба с джек-рассел-терьером, которого она назвала Бинго, песика сбила машина, не успел он и подрасти как следует. Все это происходит до начала романа. За кулисами таятся дальнейшие предательства и внезапные кончины, а несчастья Дороти громоздятся одно на другое, словно у современного Иова.
И все же Инглз повествует обо всех этих катастрофах с теми бойкостью и интонацией «кривая вывезет», которые заставляют вспомнить Барбару Пим или Ивлина Во[1]. Взгляд на мир (Бинго!) у Инголлз трагикомичен – не трагичен; и таков же он у Дороти. Она рассказывает Ларри о девочке, с которой когда-то была знакома: «Ее украла обезьяна, когда она была совсем крошкой. Дура какая-то. То для нее оказался единственный драматический миг, но она была слишком мала, чтоб его оценить». Это вот праздно злобное «дура какая-то» – идеальное комическое дополнение нелепой опасности и беспомощности младенца в объятиях обезьяны, – но это вдобавок эмоционально рифмуется с теми детьми, кого грубая судьба отняла у До- роти.
В другом разговоре подруга Дороти шутит, что камеры наблюдения в продуктовых магазинах – вроде «осуществившейся пресвитерианской мечты – ну, знаешь, Бог все видит, Он следит за тобой, где б ты ни была и что бы ни делала». В ответ Дороти говорит: «Спорим, на самом деле он вышел на кухню за пивом из холодильника». Это шуточная болтовня, но с убеждением. То, что интерес Господа Бога на что-то отвлекся, может быть ужасно – или же облегчением – в зависимости от того, Ариэль вы или Калибан. В вымышленных мирах Инглз кошмарное случается регулярно; там есть пророчества, преображения и почти всегда – насилие. В «Миссис Калибан», повести некрупной и часто бодрой по тону, счет смертей – под стать вестерну. Инглз говорит, что самые главные литературные идолы для нее – Шекспир, Еврипид и Ибсен. Ну да.
Зачастую, если в истории присутствует нечто странное, вроде высокого зеленого мужчины, похожего на лягушку, это нечто возникает первым делом, чтобы задать правила вымышленного мира. Но в «Миссис Калибан» Ларри появляется, когда мы уже глубоко вчитались в повесть. Правила этого мира задаются не фантастическим, а заурядным: «Фред [муж Дороти] забыл три вещи подряд, не успев дойти до двери, чтобы ехать на работу». Забывчивость – ритуальное поведение Фреда перед тем, как врать о том, что ему нужно задержаться на работе. Дороти знает, что Фред лжет и неверен ей. Ритуальная забывчивость Фреда ощущается как некая сокровенная внутренняя машина за работой, как бессознательное на винтиках. После его ухода она заправляет постель, пылесосит, умывается и одевается, моет посуду и слушает радио. Делая свою ежедневную гимнастику, она выполняет «танцевальные упражнения, а не те, какие нужно, лишь для того, чтобы поддерживать себя в форме».
Рутина – лишь одно из множества заклинаний машинального в «Миссис Калибан». При походе в продуктовый магазин молодые женщины, раздающие образчики сыра, описаны как безжизненные марионетки; рассказывая историю о крошке, похищенной обезьяной, Дороти отмечает, что юные обезьянки машинально вцепляются в материну шерсть, чтобы не упасть. Иногда машинальное омертвляет, а иногда – спасает жизнь. В произведениях Инголлз машинальное – не обязательно, когда меньше всего суть мы сами, оно возникает, когда власть захватывает сокрытая часть нас; «машинально» оно в том смысле, что Эдип рано или поздно переспит с собственной матерью – так же неизбежно, как пробьют заведенные часы. Когда характер есть судьба, машинальное – глубинная фабула.
Смотрите, как Дороти перед самым явлением Ларри уподоблена часам:
Она выскочила в гостиную… и заскочила обратно с такой прытью, что могла бы оказаться каким-нибудь механическим метеорологом в детском снежном шарике или фигуркой на средневековых часах, которая проскакивает по нижнему балкону, пока циферблат показывает стрелками час.
