1.
За ночь изба выстыла. Митя запалил дрова, уложил рядом с печью бушлат, а поверх него одеяло. Потом он подошел к кровати, сел на край и тронул жену за плечо.
– Дай постель сменить, – сказал он ей.
Ольга, очнувшись, округлила глаза. Поднялась на локти.
– Андрюша. Голодный!
– Кормленый Андрюша. Спит.
Ольга нервно взглянула на люльку, в которой тихо и ровно дышал младенец. Тревога ее ушла, грудь успокоилась. Митя легко подхватил жену и перенес на одеяло у печи. Потом он свернул в ком мокрую простыню, обтер ею клеенку и швырнул к выходу.
– Ты в церкви был? – спросила Ольга с пола.
– Какая церковь? Солнце еще не встало.
– Я думала, уж вечер.
– Думала… Ванька подвезти обещал. Проснется он, тогда и поедем.
– Это хорошо. Мне уж сильно плохо, Митя.
– Всё успеем. Не трави.
Ей было не видно его лица и как оно скривилось от ее слов. Она видела только спину и широко раскинутые руки, расправляющие белье.
Митя отнес жену в постель, переодел в чистое и крепко укутал.
– Таблеток купить не забудь. Только зеленых, а не тех… И смесей для Андрюши. Да надо крестик еще, но возьми не шибко дешевый.
– Всё знаю.
– То-то хорошо, что на машине. И отца Георгия привезете. Пехом бы он не пошел. – Ольга схватилась за бок, сжала губы.
– Живо спи!
Митя поднял бушлат и вышел на улицу. Было темно и сухо. Низко светила луна, пылили сугробы. Митя валенками смел легкий снег с тропинки, присел у собачьей будки. Из конуры высунулась острая морда.
– На кого же ты лаяла всю ночь? В деревне пусто. Или жрать хошь?… А-ай, ну тебя!
Митя вернулся к крыльцу, достал сигарету и долго прикуривал на ветру. Потом увидал, что в соседнем доме горит окно, спрятал курево обратно и поспешил на свет.
Ему открыла бабка, завернутая с головой в рыхлый полушубок. Она испуганно подняла брови.
– Митя! Заходь шустрей.
Прошли в темные сени, Митя снял шапку с лысой, трескучей своей головы.
– Ты что в рань таку? С Ольгой что? – спросила бабка, шаря рукой у сердца.
– Не-е-е… – протянул он и улыбнулся этому.
– Напугал, дурень! Я думала, с Ольгой что…
– Всё так же.
Старушка спустила на плечи полушубок и поморщилась от лампы. В доме было жарко, даже угарно.
– Чаю давай?
– Не буду я.
– А что тоды рыщешь тут?
– Баб Вера, я это… Посиди с Андрюшей. Ваня меня с утра в церкву свезет.
– И ты с им поедешь? Он же запивши со вчера.
– Как?
– Обычно как.
– И-и-ы…
– Откуда у него, не знаю. Водка отобрана была. Где-то нашел…
Митя хотел сплюнуть, да проглотил. Начал топтаться на половике.
– Тащи сына ко мне, а сам пешком дуй, – приказала ему бабка. – Только я у вас сидеть не буду. Ольга больно стонет, не могу с ей рядом.
Не раздеваясь, Митя вошел в свой дом, подкинул в печку долгих дров, сунул в карман приготовленные деньги и рецепт. Постоял с минуту, глядя на пламя, и разбудил Андрюшу.
2.
Митя брел по деревне и шевелил на губах холодную сигарету.
Дойдя до Ваниной избы, рядом с которой стояла заметенная «Волга», Митя сбавил шаг, отломил от капота снежную корку и запустил ею в мутное оконце. Снаряд угодил по наличнику, отскочил в стекло. Окно засияло медью, и в проблеске этом отлилось такое же медное лицо.
– Что? – сипло крикнул Ваня через стекло.
Митя показал что.
Через минуту дверь отворилась, и на улицу высунулась Ванина голова.
– У нас же планы были, помнишь? – спросил его Митя.
Ваня вяло ударил себя по лбу.
– Что ж ты опять, а? Ключи давай! Сам поеду.
– Не. Не заведешь. Аккумулятор сдох насмерть… Лыжи хошь возьми.
– Я тебе эти лыжи сейчас!
Ваня чудом успел захлопнуть дверь до того, как Митя подлетел к порогу.
– Спичек хоть дай, – попросил Митя, понапрасну дергая ручку.
– Бить не будешь?
– Да когда я тебя бил, трепач?
Хрустнули петли, из дверной щели кисло пахнуло брагой и потом.
– Вот тебе зажигалку в подарок. Не бесись.
– Чтоб вечером трезвый был! – сказал Митя, прикурив.
– Какого числа? Нужно заглянуть в деловой журнал.
Митя отвесил Ване скользкий щелбан и зашагал прочь.
– Митю-ю-нь, – догнал его хриплый голос. – Купи в магазине пузырек? Всё равно мимо будешь. Бабка-то мои запасы увела.
Митя обернулся и зашипел, весь пунцовый от курева и злости. Ваня качался в желтом дверном проеме, растирал лоб и жалко глядел ему вслед.
– Сволочь ты, Ванечка, заповедная.
И Митя сплюнул, что накопилось. До Окулова было двенадцать километров.
3.
Митя шел, весь в своих мыслях. Он считал деньги, сколько у него есть, хватит ли на лекарства и на такси, чтоб свезти в деревню батюшку. Думал с беспокойством, возьмется ли кто ехать по нечищеной дороге и станет дожидаться до потемок. А когда мысли кончились, на Митю навалилась глухая предрассветная тьма.
Он обходил перелесок, из которого еще не ушла ночь. Чудились в чаще шорохи и мелькания, будто кто блуждал меж деревьями, то отпуская, то обгоняя Митю. И живот его холодел. А если Митя напряженно замирал, еще несколько секунд слышал рядом чьи-то шаги. Он не оборачивался на звуки, уверенный, что, обернувшись, увидит страшное.
Через минуту, успокаивал себя Митя, заскользят по насту первые пугливые лучи, а потом вспыхнет за лесом солнце. Сделается мигом светло, и шагать будет веселей. И он запел громкую песню про белую птицу, про объятия юной невесты и берега, на которых никогда не бывал.
