Съехав на обочину узкого проселка, Грейс Монтгомери смотрела на старый сельский дом, в котором выросла. Даже густая, обволакивающая темнота летней ночи, рассеять которую тщетно старался ухмыляющийся полумесяц, не скрывала очевидного: ее старший брат поддерживал фамильное гнездо в достойном состоянии.
Но это ведь всего лишь ловкий трюк, жульничество, разве нет? Принимаемое за очевидное часто обманчиво, и кажущееся не совпадает с действительным. Так было всегда. Вот в чем проблема – потому она и дала себе слово, что никогда сюда не вернется.
В спальне наверху мигнул и погас свет. Клэй ложился спать; наверное, в обычное для себя время. И как только можно жить здесь одному? Этого Грейс не понимала. Как можно есть, спать, заниматься хозяйством всего лишь в сорока шагах от места, где они схоронили тело отчима?
Она вышла из автомобиля, маленького БМВ, и сигнализация тут же напомнила об оставленном в замке зажигания ключе. Вообще-то посещение родного дома в ее планы не входило, но, оказавшись поблизости, Грейс решила убедиться в том, что и сейчас, спустя многие годы, ничто не выдает содеянного.
К ферме вела длинная подъездная дорога. Вечер был безветренный, тишину нарушали лишь цикады с лягушками да хруст мелкой гальки под ногами. Она уже забыла, какими глухими бывают ночи в этой части штата и как ярко светят звезды вдали от города.
В детстве они втроем – с младшей сестрой, Молли, и старшей, сводной, Мэдлин, – частенько ложились спать на передней лужайке. Чудесное было время. Они болтали, смеялись, любовались бархатно-черным небом, и звезды смотрели на них сверху и подмигивали, обещая счастливое будущее. Такие простодушные, наивные, невинные. Когда Мэдлин была рядом, Грейс ничего не боялась. Но быть рядом постоянно Мэдлин не могла. Даже не понимала, что это нужно. Ей и сейчас невдомек, каково было тогда Грейс. В ночь, когда все пошло не так, она гостила у подруги.
Вечер выдался теплый и душный, но, подходя к ферме, Грейс невольно поежилась. Справа от дорожки, между тополей и плакучих ив, притаился амбар. Она ненавидела все так или иначе связанное со старой фермой. Здесь ей приходилось чистить стойло, убирать за жеребцом, ездить на котором отчим не позволял никому и с которым справлялся только сам. Здесь она собирала яйца и сражалась с противным петухом, часто налетавшим с явным намерением выклевать ей глаза. И здесь же, у правого угла постройки, у преподобного была конторка, куда он уходил писать воскресные проповеди и где стоял запертый на ключ картотечный ящик.
Запах магнолий и свежей сырой земли отозвался живыми, ничуть не стершимися воспоминаниями, от которых ее пробил холодный пот. Крепко, так, что ногти врезались в ладони, сжав кулаки, Грейс твердо напомнила себе, что она уже не беспомощная девчушка, и постаралась выгнать из головы мысли о конторке. Сама же давала зарок – не думать, забыть.
Да вот только забыть не получилось. Все ли там по-прежнему, в той тесной, душной комнатушке? Если не считать того, что хранилось в конторке, они не тронули ничего, оставили как было, словно в ожидании возвращения преподобного. Так решила мать, настоявшая на том, что менять что-либо было бы неразумно. Это она внушила, вдолбила всем им – за исключением, разумеется, Мэдлин, – что они должны говорить о преподобном так, словно он жив. Жители городка уже тогда относились к ним с подозрительностью.
Да, память у местных долгая, здесь ничего не забывают, но ведь со времени внезапного исчезновения преподобного прошло восемнадцать лет. Пожалуй, Клэй все же мог бы разобрать эту проклятую пристройку…
В темноте грянул вдруг суровый, низкий голос:
– Убирайся с моей земли, или буду стрелять.
Грейс обернулась – в нескольких футах от нее стоял мужчина, высокий, не меньше шести футов и четырех дюймов, и плотный, словно вытесанный из камня. Конечно, это был Клэй, и его ружье смотрело прямо на нее.
Стреляй, мелькнула шальная мысль, но уже в следующее мгновение Грейс рассмеялась. Клэй, как всегда, бдителен и зорок. Впрочем, ее это не удивило – он всегда был Хранителем и Защитником.
– Что? Ты уже не узнаешь собственную сестру? – сказала она, выступая из тени.
– Грейс? – Дуло охотничьего ружья опустилось, а сам Клэй даже подался вперед, словно хотел обнять ее. Она и сама ощутила нечто похожее, но, как и он, осталась на месте. Отношения между ними складывались… непросто. – Господи, Грейс? Мы же не виделись тринадцать лет. Я тебя едва узнал. А мог бы и подстрелить, – хмуро добавил брат.
Она не стала признаваться, что на какое-то мгновение поддалась трусливому желанию: одна пуля, и все было бы кончено.
– Неужели? А вот я тебя везде бы узнала.
И верно, узнала бы. Может быть, потому, что часто его вспоминала. Да он и не слишком-то изменился. Те же густые черные волосы – темнее даже, чем у самой Грейс, – курчавятся надо лбом. Те же загадочные светлые глаза, так похожие на ее собственные. Тот же решительно выдвинутый подбородок. Разве что стал еще плотнее, набрав мышечной массы, отчего она при своих ста двадцати фунтах и пяти с половиной футах роста чувствовала себя рядом с ним чуть ли не крохой. Но это было, пожалуй, единственным различием.
