Когда корабль взлетает с Мелководья – даже не с отмели, а с возвышающейся над океаном платформы – поднимается туча водяной пыли. Хочется отвернуться, закрыть лицо руками, но дело это бесполезное. Брызги проникают повсюду – в нос, уши, под одежду, окружают тебя искрящимся туманом. Кажется, что и дышать-то нечем.
Отец Григорий стоически переносил очередной взлет, зажмурив глаза, игнорируя капли, стекающие за ворот полиэтиленовой рясы. Когда гул уходящего в небо рудовоза стал стихать, он поднял веки. Набрал полную грудь влажного воздуха.
– Не больно-то и хотелось! – погрозил кулаком вслед улетающему кораблю.
На самом деле хотелось. Очень хотелось! Уже без малого неделю просился, чтобы взяли хоть на какой-нибудь корабль, вывезли не важно на какую планету, только бы подальше от рыбной вони, соленого воздуха, от пьяных промысловиков… Но никто не подбирал. Никому не нужен был пассажир. Однажды оставленный здесь проповедовать, священник застрял, оказался в плену чужого ему мира.
Мир назывался «Мелководье бросающих вызов». Кто и кому его бросал – непонятно. Видать, разведчики, открывшие новый приют для жизни, решили, что легко он не покорится. Шутка ли, планета-океан! Ближе к полюсам ревут ветра, гуляют волны, там сталкиваются теплые и холодные воздушные массы. Но здесь, окольцованная с севера и юга штормовыми поясами – сплошная водная гладь, которую изредка вспарывают макушки песчаных отмелей, да и то ненадолго, пока ленивая приливная волна снова их не накроет.
Дойти от одного поселения до другого можно пешком, замочив ноги лишь по колено. Переживающая свой миллион лет оттепели, планета была ласковой, в обитаемой зоне почти безветренной, хоть и всегда закрытой тучами. Нечему тут бросать вызов.
На железной платформе, среди ржавых луж, Григорий заметил шевелящееся нечто.
– Эй! – крикнул он дежурному по взлетной площадке, выжимающему промокший желтый флажок. – Лацертианцы пилота бросили!
Дежурный равнодушно пожал плечами – мол, лаци часто так делают. Скрылся в пластиковой будке. Священник последовал за ним, проникая в сумрак душной лачуги, пропахшей угольным дымом и водорослевым чесноком.
– Пристроить бы его.
Дежурный развалился на кровати, делая вид, что не слышит. И все же ответил:
– Не моя проблема. Сдохнет скоро, чо его кормить? Они всегда подыхают.
Григорий еще немного потоптался у дверей.
– Тьфу, йо… – развернулся и вышел на свет пасмурного мелководского дня.
Брошенный лацертианец походил на толстую ящерицу, длиной с человеческую руку. От настоящей ящерки его отличала радужная шерсть, да глаза с круглыми, почти человеческими зрачками. Сейчас эта тварь, одетая в оранжевый пилотский жилет, забиралась на оставленный без присмотра рюкзак отца Григория.
– Фу! Брысь! Это мое, не трожь!
– Я поглядеть, – скрипучим голосом ответил лаци.
Священник попытался снять чужака со своей поклажи, потянув его за лохматый загривок.
– Поглядеть ему… Слезай!
Но лаци крепко держался коготочками за рюкзачью ткань.
– Видишь, написано «Гриша»? – Григорий ткнул пальцем в надпись перед самой инопланетной мордой.
– М-м-м… – ответило существо все тем же скрипучим голосом, просунувшись внутрь рюкзака, разнюхивая там что-то, роясь носом в вещах.
Еще минуту священник, поджав губы, смотрел на брошенного пилота. Потом поднял рюкзак вместе с ним, закинул за спину.
– Черт с тобой. Сам свалишься.
Он спустился с платформы, направился к цели, известной лишь ему одному. Оглянулся, услышав звонкий паровозный гудок. Был соблазн дойти до станции, купить билет на поезд. Но и денег жаль, да и укачивало его в огромных вагонах, ползущих над водой по эстакадам. Григорий махнул рукой, побрел дальше.
– Знал бы ты, куда я иду, ни за что бы на меня не забрался.
По океану, даже когда глубина небольшая, идти тяжелее, чем по суше. Но где та суша? Нет ее. А смотреть, как теплая, прозрачная вода при каждом шаге вспенивается вокруг ног, было забавно. Да и мелкий песок приятно щекотал ступни. Гулять по Мелководью в радость!
– А куда идешь? – скрипнул голос сзади.
– К бандюкам.
– Зачем?
– Значит есть дело.
Отдалившись на километр-другой от обитаемого места, можно было подумать, что ты один посреди океана. Но проповедник прекрасно знал, что севернее простирались архипелаги буровых, на юге рыболовецкие колхозы с их ползающими по дну пароходами, а на западе и востоке множество жилых и заброшенных построек, жмущихся друг к дружке на стальных сваях – по две, три, а иногда и целыми деревушками, маленькими городами.
– Почему тебя бросили?
– Старый. Тест не прошел. Скоро дуреть начну, потом сдохну.
– Дуреть?
– Да-а, – проскрипел лаци. – Деменция.
– Почему домой не отвезли? На вашу планету?
– Нет своей планеты. Мы грузы возим, на кораблях живем большими семьями. Вместо меня другой лаци подрос, мое место стало его местом. Я не нужен.
Григорий не чувствовал в его голосе ни сожаления, ни обиды. А с другой стороны, в голосе чужого не обязательно должны быть эмоции. Он же чужой.
– Нехорошо это. Взяли и выбросили! Как так?
