Я не знаю, мальчик ты или девочка, сколько тебе лет и как тебя зовут. Но я знаю, что ты уже большой. Или большая, если ты девочка. Потому большой и большая, что ты многое знаешь. Знаешь куда больше, чем знали в твоем возрасте твои мама и папа, не говоря уже о бабушках и дедушках. Ты, например, знаешь, что такое компьютер, мобильный телефон, интернет, электронная книга и массу других вещей. Когда взрослым было столько лет, сколько тебе сейчас, не было не только многих из этих вещей, но даже слов, их обозначающих.
Я не удивлюсь, если мне скажут, что ты уже умеешь читать и считать. Очень может быть, что, кроме родного языка, ты знаешь еще и другой язык. Иностранный или язык той страны, где ты живешь. Да ты и видел больше, чем видели в твоем возрасте твои родители. Побывал, наверное, за границей, и даже не раз и не два. Вот почему, сравнивая тебя с твоими мамой и папой, бабушками и дедушками, другими взрослыми, когда они были маленькими, я говорю, что ты большой. Или большая.
Хотя ты уже многое знаешь, ты хочешь узнать еще больше. Мне понятно твое желание. Все дети во все времена немножко почемучки. Благодаря своим «почему» дети быстрее постигают окружающий мир и находят ответы на интересующие их вопросы.
На некоторые из этих вопросов я постараюсь ответить в книжке, которая перед тобой. Я предвижу твой первый вопрос: почему эта книжка называется не просто книга, а байки? Ведь байки – это небылицы, а небылицам большие маленькие дети не верят.
Байки, мой юный друг, это не только небылицы. Первые байки появились в давние-предавние времена, когда на свете не было не только твоих мамы и папы, но даже дедушек и бабушек. Байки рассказывали взрослые детям, когда укладывали их спать. Баюкали их. Отсюда и появилось слово «байки».
Но я отвлекся, а тебе не терпится услышать первую байку. Или баюкалку, если тебе пора спать. Итак, укладывайся поудобней, закрывай глазки и слушай.
Байка первая. Самый-пресамый
У меня есть друг. Зовут его Бабах. Так зову его не только я, но и все, кто его знает. Особенно маленькие дети. Бабах и Бабах. Звучит просто и выговорить легко: Ба-бах. Не то, что его полное имя, которое трудно даже запомнить, не то что выговорить: Бабах-тарарах-трах-тах… Это все из-за звука «р», которых в его имени аж целых три. Когда я был маленький и только-только познакомился с Бабахом, у меня вместо Бабах-тарарах-трах-тах получалось Бабах-талалах-тлах-тах. Это ужасно его сердило. Он говорил:
– Сам ты Талалах-малалах-балалах. Не смей больше так меня называть, если не хочешь меня разозлить. Когда я злой, я становлюсь жутко-плежутко стлашный. Я самый-плесамый стлашный на свете, могу лазлушить всё, что ты видишь воклуг и чего не видишь. Запомнил?
Я понимал, что он не просто самый-пресамый страшный на свете, но и дразнит меня. Не хочет, чтобы я называл его Бабах-талалах-тлах-тах. Не хочет и не надо. Мне удобней называть его просто Бабах. Это имя я научился выговаривать раньше, чем «мама» и «папа». Ну, если не совсем раньше, то почти одновременно.
Рассказать, как я познакомился с Бабахом? Слушай. Было мне тогда столько лет, сколько тебе сегодня. Я, как любой ребенок в твоем возрасте, не любил, когда со мной обращались, как с маленьким: уси-пуси-мусеньки. Я всегда чувствовал себя большим, как мой папа, и старался делать всё так, как делает папа. Мама говорила: «У нашего папы золотые руки». Я хотел, чтобы и у меня были золотые руки. О чем бы мама ни попросила папу, всё у него получалось быстро и ловко: просверлить дырку в стене, навесить полку в ванной и даже заменить перегоревшую лампочку в коридоре. Особенно мне нравилось смотреть, как папа забивает гвозди. Выберет в ящике для инструментов подходящий гвоздик, приставит к месту, куда нужно забить, тюк молотком, и гвоздика не видно, – остается одна только шляпка. Загляденье, а не работа!
Я взял на кухне мамину разделочную доску, приладил к ней гвоздик, размахнулся молотком и – ба-бах! – ударил. Попал почему-то не по гвоздику, а по пальцам. Боль была невыносимая! На глаза навернулись слезы, я уже скривил рот, чтобы разреветься, как услышал смех. Кто-то хохотал так, как будто ему щекотали пятки. Я посмотрел по сторонам, но никого не увидел. А смех все звучал и звучал. Мне стало обидно. Человеку больно, а кому-то от этого смешно! Я запустил молотком в ту сторону, откуда звучал смех. Угодил точь-в-точь в мамину любимую вазу. Ваза вдрызг, а кто-то невидимый расхохотался еще звонче. Если бы я в эту минуту увидел хохотуна, я не знаю, что сделал бы с ним. А он, продолжая хохотать, сказал:
– Попробуй запустить молотком по зеркалу. Получится не одно, а сто тысяч миллионов маленьких зеркал. То-то обрадуется мама!
Слезы сами собой брызнули у меня из глаз.
– Тебе смешно, да? – сказал я. – Думаешь, приятно попасть молотком по пальцам? Тебе бы вот так – ба-бах молотком.
Смех внезапно прекратился. Невидимка спросил:
– Ты откуда узнал мое имя?
– Какое имя?
– Бабах.
– Ба-бах – это когда молотком по пальцам.
– Не только. Меня зовут Бабах-тарарах-трах-тах. А молотком по пальцам – это пустяки. Моя шалость.
