В конце ноября я всегда вспоминаю папу. Он родился в ноябре, а ушел из жизни в декабре, когда ему было меньше лет, чем мне сейчас. Папочка мог быть каким угодно – легкомысленным, необязательным, выпившим – но только не скучным или, как теперь модно говорить, не «душным». Мама, кандидат технических наук, женщина материально самостоятельная, устала переносить его веселое эпикурейство и подала на развод, когда мне было три года. Так у меня появился приходящий папа. И вот однажды, когда я уже училась во втором классе…
Длинный звонок в дверь пробудил у бабушки способности медиума:
– О, твой папочка пожаловал, – догадалась она – Только он может так звонить! Рано начал, еще день на дворе.
Последнюю фразу бабушка произнесла тихо в надежде, что я не услышу.
– Папочка не пьет – кинулась я на защиту отца.
– Сейчас увидим, как он не пьет, – не стала спорить бабушка и пошла открывать.
– Доченька, здравствуй! – закричал папа с порога. – Твой папа теперь – член редколлегии! Всесоюзной отраслевой газеты! Ты хоть понимаешь, какой у тебя папка? Бабушка, собирайте на стол! Это дело надо отметить!
– По-моему, ты уже отметил, – проворчала бабушка и пошла на балкон. Там зимой всегда стояла большая эмалированная кастрюля с квашеной капустой. Возможно, бабушка решила, что капустный рассол – единственное, что может привести бывшего зятя в чувство. Видимо, кое-какой опыт у нее в этом деле имелся.
– Дочка, сегодня такой день! – поймал кураж папа. – Меня даже с работы отпустили! Выпей за меня!
Он достал большую пузатую бутылку из своего обширного потрепанного портфеля, снял с полки стакан и от души плеснул в него золотистой жидкости с пузырьками, похожей на лимонад.
Я попробовала. «Лимонад» оказался вкусным, и я сделала еще один глоток. Потом еще…
– Дочка, запевай нашу!
Папа принёс из прихожей свою черную фетровую шляпу, нахлобучил её мне на голову, и мы запели на мотив одесского канкана:
– А дочка носит шляпу,
Парам-пам-парам!
И уважает папу,
Парам-пам -парам!
Мы с папой вскочили из-за стола, взялись за руки и изобразили, как могли, этот самый канкан.
Потом папу потянуло на лирику. Он снял со стены мамин портрет и запел:
– В жизни можно увлекаться,
Но любить один лишь раз!
Я узнала арию и закружилась в танце. «Сильву» я смотрела однажды по телевизору и сразу влюбилась в её музыку и танцы. Зрелище было похоже на лимонад с пузырьками, что налил мне папа. Не то, что скучные оперы, на которые мама водила меня в «Большой»! Моя мама признавала только академическую музыку и не хотела засорять ребенку, то есть мне, голову «второсортным искусством».
Тем временем папа снял с моей головы шляпу. Продолжая танцевать, он то поднимал ее, то опускал себе на макушку в ритме канкана. Тогда довольно часто показывали записи классических оперетт по телику, и папа в моих глазах стал похож на популярного артиста Герарда Васильева, который одновременно пел, танцевал и говорил пламенные монологи. Я захлопала и чуть не свалилась со стула.
– О, господи!
Бабушка поставила большую кастрюлю на стол и сползла на табуретку.
– И когда ты только успел добавить? – она взглянула на папу проницательно, как наша завуч Людмила Николаевна.
– Бабушка, хватит ворчать, смотрите!
Папа достал из своего бездонного портфеля неизвестный мне предмет, завернутый в газету. Он развернул бумагу, и в окно очень кстати в этот миг заглянуло солнце. Загадочная штуковина стала переливаться всеми цветами радуги. Странный сосуд показался мне невозможно прекрасным, даже волшебным, чем-то вроде хрустального башмачка Золушки.
– Вот что папа дочке принес! Рог изобилия! Успел последний схватить. Хорошо, что наша редакция рядом с ГУМом находится! Там люди за любой дефицит дрались, а тут хрусталь! Ценность! Ломали ребра!
– Узнаю бывшего зятя – саркастически заметила бабушка. – Зачем, скажи мне, ребенку восьми лет хрустальный сосуд для неуемного пьянства? Его ведь даже на стол нельзя поставить, пока все содержимое не вылакаешь.
– Пригодится! – туманно сказал папа. – Будет когда-нибудь на него смотреть и папу вспоминать.
– А дочка носит шляпу и уважает папу! – запела я ни к селу, ни к городу.
Тут бабушка наконец прозрела.
– Ты напоил ребенка, негодяй! За те пять минут, пока я за капустой ходила!
– Бабушка, зачем же так грубо! Ребенок радуется за папу и разделяет его триумф. Правда, дочка?
