1. Пролог
Полина
Четыре года назад
― Отпусти меня, червяк вонючий! ― кричу, сопротивляюсь, но тщетно. Ублюдок держит слишком крепко.
― А кошечка-то у нас с коготками, ― ухмыляется, и я ловлю похабный блеск его практически чёрных глаз, который врезается в кожу колючими шипами.
― Дан, слыш, попугал и хватит. Пойдём уже.
― Ну нет, ― скрипит от удовольствия мерзавец, ― я уже завёлся. Как же теперь уйти? Правда, малышка? Хочешь я подарю тебе твой первый секс?
― Пошёл к черту! ― шиплю, но не особо помогает.
Наоборот ― распаляет извращенца сильнее.
Его пьяное дыхание вызывает приступ почти неконтролируемой тошноты. Руки ― ледяную сыпь по телу. А угрозы ― ужас от того, что я не смогу этому противостоять. Что слишком слабая. Слишком глупая. И…
― Не брыкайся, сладкая, иди к папочке, ― хищнически лыбится, и не успеваю даже пискнуть, зажимает мне ладонью рот.
Резко разворачивает, впечатывая в бетон, царапая лицо и нетерпеливо вжимаясь выпирающей частью в бедро. Стону в мозолистую руку. Пытаюсь прикусить гаду пальцы. Но не выходит.
Лязгание бляшки вдребезги разбивает последние капли надежды. Уши закладывает от немого воя. Коленки подгибаются. Всхлипываю и почти перестаю бороться. Почти сдаюсь, приготовившись испытать сильнейшее унижение в своей жизни.
Каких-то несколько секунд и…
…ничего.
Ни боли, ни касаний, ни вдохов.
Лишь крики, доносящиеся сквозь пелену липкого страха, сковавшего и сознание, и тело. Крики и удары. Мощные, частые, глухие. От которых кровь стыла в жилах и душа стремглав бросалась в пятки. Пряталась там, потому что ей было страшно не меньше моего.
Делаю вдох и резко оборачиваюсь, убеждая себя, что рубить нужно сразу. Что всё равно не отсрочить неизбежного, не провалиться сквозь землю и не отмотать назад. Но оказываюсь совершенно не готова к тому, что вижу. Потому что передо мной предстает совсем не человек. Зверь ― не меньше. И Он без усилий раскидывает моих обидчиков, словно тряпичных кукол. Бьет ― нет, избивает ублюдков, потому что кровь хлещет в стороны, брызгая на одежду, асфальт и стены, а я стою, прижавшись к последней, и стараюсь просто дышать. Вдох-выдох. Вдох…
Расправа длится не больше десяти секунд. Я не считаю, но кажется, что стрелка часов всё это время долбит по отяжелевшим вискам. Дан и тот второй, имени которого я не знала, оказались слабыми, трусливыми до чертиков мерзавцами, которые всего после пары ударов повержено валялись в переулке, хныкая от боли, как маленькие. А мой спаситель ― кем бы он ни был ― возвышался над ними, как аспид над парализованной добычей.
― Ты как? В норме? ― интересуется хриплым голосом, который, не спрашивая, мурашками пробирается под кожу.
Неуверенно киваю одновременно с раздавшимся совсем близко гортанным стоном. Меня буквально отбрасывает назад к стенке и, видя это, мой защитник сгребает разговорчивых негодяев друг к другу и, позаимствовав у них ремни, привязывает ими к трубе. И так крепко, что даже слышу, как натужно скрипит дурацкая кожа.
Вдох. Другой.
Прикрываю глаза и сильнее вцепляюсь пальцами в камень, пытаясь выбросить из головы чудом не случившийся кошмар. Тело внезапно накрывает паника. Запоздалая и сильная. И я пытаюсь бороться с ней, но это оказывается слишком трудно.
― Эй, всё хорошо, ― слышу успокаивающее, а затем чувствую греющее изнутри тепло, ― дыши, договорились? На счет три. Раз, два…
На три делаю глубокий вдох и распахиваю заплаканные глаза, встречаясь с Его стальными. Бездонными и буйными, будто штормовое море. Удивительно чистого оттенка, которого прежде я никогда не встречала в природе.
Высокий, широкоплечий, крепкий, с видимо очерченными скулами, обрамленными двухдневной щетиной он мгновенно притягивает взгляд. И нельзя, но засматриваюсь. На его красивые полные губы и на видимую впадинку на шее. И это дико неприлично, но…
― Где ты живешь?
Моргаю. Сглатываю. Открываю рот, но почти тут же снова закрываю.
― Погоди минутку, ― мягко просит, а после достает из заднего кармана телефон, ― да. ― отвечает, и между ним и абонентом на том конце трубки возникает секундное молчание. ― Я скинул тебе адрес, приезжай, здесь нужно убрать.
Уб-рать?
Что это значит?
― Ты ведь знаешь, моя воля, я бы таких отморозков канцелярским ножом выхолащивал, ― желваки на скулах моего спасителя приходят в движение, а взгляд становится почти остервенелым.
И, наверное, Он замечает в моих глазах испуг, потому что смягчается и быстро сворачивает разговор. Очень быстро. Только вот я уже не могу отделаться от мыслей, что безостановочно роятся в голове, словно ядовитые осы.
А может, не такой уж этот парень и рыцарь?
Вдруг он и сам маньяк?
― Я не причиню тебе вреда, поняла? Идти можешь?
И, может, и дура, причем клиническая, но взгляд дымчатых глаз становится мягче, и этому взгляду до выбивающегося из сил пульса хочется верить. Верчу головой, а после чувствую, как сильные руки подхватывают, отрывая от шаткой земли.
Простреливает, будто я за раз принимаю на себя удар в тысячу миллиардов вольт. Но эти удары мягкие, успокаивающие и до мурашек по коже приятные. Невероятно, странно и, возможно, немного по-детски, но в его объятиях забывается практически всё. И понятия не имею, что это ― синдром благодарной жертвы, природный инстинкт или нечто большее, но сердце стучит, почти насквозь пробивая грудную клетку, и это невозможно подделать или списать на пережитый стресс.
