Австрийская империя. Замок Крусс. 1852 г.
В зале было темно и тихо, если не считать потрескивания шести свечей, вставленных в два подсвечника, которые, в свою очередь, стояли по двум краям круглого стола, накрытого черным сукном. Помещение пребывало в полумраке из глубин которого проступали очертания мебели, будто осознанно спрятавшуюся в самые незаметные углы, подальше от этих чудных людей и их противоречащими законам Божьим экспериментами. Барон сел напротив сестры и не отрывая взгляда карих глаз от ее мерцающего в свечном пламени лица, глубоко вдохнул. Его лицо было торжественно бледным и таким же безжизненным как у Гретхель. Одна из свечей неожиданно зашипела, пуская искорки, барон неврастенически вздрогнул. В душном зале датского замка Крусс стоял усыпляющий запах гашиша. Сам хозяин замка барон Людвиг фон Круссе не принимал гашиш – он предназначался для Гретхель, которая, закатив глаза к высокому потолку, чуть шевелила губами. Иногда голос ее повышался, будто она стремилась успеть сказать что-то очень важное, но тут же на полуслове обрывался. Барон давно оставил попытки понять этот язык.
Несмотря на то, что окна были накрепко закрыты на шпингалеты и в таком положении не могли пропускать уличный воздух – плотные портьеры почему-то иногда колыхались. Это постоянно отвлекало барона и он силился разглядеть за ними кого-то, кто мог бы там прятаться, хотя прекрасно знал, что в зале кроме него и Гретхель никого не было и быть не могло. Однако, невидимое присутствие кого-то невидимого и потустороннего не давало барону покоя. Он то и дело делал судорожные вдохи – гашиш, похоже, действовал и на него. Гретхель, закрыв глаза, продолжала очень тихо что-то говорить на непонятном наречии.
Фон Круссе заметил, что свечи затрещали сильнее, чем до этого, а тонкие пальцы его сестры стали осторожно шевелиться, как будто ощупывая воздух. С тех пор как у Гретхель обнаружился дар медиума, барон наблюдал такое много раз, но вот только именно сейчас он по-настоящему почувствовал в этом зале присутствие постороннего.
Слегка зазвенела хрустальная люстра. Опять колыхнулась портьера…
Ощущение присутствие кого-то незримого было настолько сильным, что это казалось странным и барону стало нехорошо. Пожалуй, он признавался себе что ощущает щекотание самого настоящего страха и не такого какой у него был в юности когда он переправлялся через ущелье в Альпах и под копытами его коня лопнул канат моста. И не такой, когда его арестовали по ложному донесению и пригрозили гильотиной. В тех случаях самое страшное что могло с ним случиться – всего-лишь смерть. Быстрая, невинная смерть. А сейчас происходит нечто неизвестное, предзнаменующее что-то непредсказуемое. Фон Круссе мог-бы сравнить это с приподниманием материи, прикрывающей лик умершего. Бывало, что барон, будучи занят каким-либо делом не замечал, что кто-то к нему подходит со спины – он не видел и не чувствовал. А вот сейчас он чувствует. Но не видит. Барон Людвиг фон Круссе впервые ощутил себя чужим в собственно фамильном замке, которым владел уже девятый год. Ему казалось, что кто-то или что-то его изучает. Именно ИЗУЧАЕТ.
Барон испуганно огляделся. В каждом темном углу ему мерещилось что-то живое, а так как зал весь состоял из темных углов, то у барона обострилось чувство нюктофобии и он едва не поддался порыву отменить этот спиритический сеанс и броситься вон из зала. Подальше! Туда где горит камин, где его любимый итальянский клавесин с раскрытой партитурой, где пара бутылок вина и что-нибудь на ужин. Уйти! Прекратить это все, остановить сестру и, похлопав ее по плечику, сказать: «Ну все, Гретхель, не стоит продолжать, давай не будем. Я прикажу Гансу открыть ставни и проветрить, надо завязывать с этой мистикой, Гретхель, это была не самая удачная идея».
Барон уже почти встал из-за стола, его ладони уперлись в столешницу, спина напряглась… Вдруг – шорох сразу со всех сторон. Мыши? Нет, это не мыши, это что-то всеобъемлющее как воздух, как сама атмосфера. Тут рядом определенно кто-то находиться! Но в помещении никого кроме него и Гретхель не могло быть – прислуга внизу, жена с детьми в Вене.
«Хватит, черт возьми!» – мысленно приказал барон и вдруг руки Гретхель начали приподниматься, глаза открылись и заблестели желтым цветом, отражая свет свечей. Эти глаза как будто видели что-то шокирующее и другим не видимое.
– Он тут…
Ее голос был тихий и отрешенный.
Гретхель уже в четвертый раз вызывала дух Кира Иоганна Дебеца – их с бароном далекого предка. Но прежние сеансы оканчивались ничем. А вот теперь она произнесла: «Он тут».
«Он тут… Он здесь… – судорожно думал барон, косясь по темным углам, – О, Боже, неужели, получилось! Он тут…» Опять зазвенела люстра и заскрипела половая доска.
Кир Иоганн Дебец – придворный алхимик самопровозглашенного короля Карла-Годфрида I был знаменателен тем, что ему удалось сделать то, что не удавалось никому ни до, ни после него, хотя над этим поломали головы сотни наивных и устремленных людей – ему удалось найти философский камень! За это, если верить хранящимся в библиотеке замка старому с трудом читаемому документу, он был сожжен на кострище на центральной площади Бонна своим же королем. Все записи, сделанные Дебецом были сразу же утеряны, однако после казни придворного алхимика самопровозглашенный король Карл-Годфрид I стал странным образом быстро богатеть пока неожиданно не был заколот отравленным клинком.
