Счёт поручениям, которые раздала своим подчинённым Марина, уже давно перевалил за сотню, когда сквозь плотную череду рабочих мероприятий к Марине осмелился пробиться никак не связанный с её деятельностью звонок. Секретарша поймала Марину на выходе из переговорной комнаты и, не дав начальнице совершить манёвр, притянула к себе за пуговицу. Она шепнула Марине на ухо: «Вас там сестра вызывает». Начальница издала про себя «ох». Не то чтобы она не любила сестру, вовсе нет. Просто ей спокойнее жилось без напоминаний о том, что бедность, нужда, беспомощность и впрямь существуют. По той же причине Марина старалась не смотреть в глаза курьерам, продавцам и официантам. И это при том, что про них она могла фантазировать – ну, может, ребята ещё хотя бы на бирже торгуют или получают хороший процент со вклада. А вот про сестру – Надю – Марина знала точно: перспектив жить в достатке у неё нет. Сама, конечно, виновата – окопалась в своём Кирове, устроилась в детский сад нянечкой и так и просидела двадцать лет на одном месте, ни разу не задумавшись хоть что-нибудь переменить. И даже появление у Нади ребёнка не было предварено не то что обдумыванием – даже мыслишкой. Какой-то местный слесарь устал напрягаться в погоне за красотками и скрасил свой вечер пышнотелой Надей, жажда мужского внимания которой была так велика, что после двух-трех комплиментов она совершенно утратила самоконтроль. Казалось бы, ребёнок мог стать отдушиной для Нади, ведь силу своей любви ей было больше не на кого обратить. Однако то ли будни няни не позволяли Наде осознать уникальности существования её собственного ребёнка, то ли накопившиеся в душе обида и злость мешали ей быть ласковой и нежной с ребёночком, но мальчик рос агрессивным, ругался на маму и хулиганил во дворе. Марине было неприятно общаться с сестрой. Она совсем другая, какая-то безыскусная, слишком простая. И в её жизни постоянно что-то случалось – то мошенники объявятся, то сломается духовой шкаф, – так что Марина была вынуждена испытывать слишком сильную, чтобы её сносно терпеть, жалость. Она немного помогала сестре, но больше для успокоения совести, скорее символически, хотя Надя и говорила, что для Кирова это неплохие деньги. Пусть, но Надя всё равно не могла извлечь из этой помощи ничего путного, потому что, казалось, не имела вкуса жизни, не видела никаких перспектив, кроме сытного и разнообразного ужина.
Марина издала про себя второй «ох» и решила не медлить с ответом. Она отправится в свой кабинет прямо сейчас, чтобы поскорее узнать, в чём дело, и чтобы мысли о сестре не лежали на её душе тяжким грузом. Она кивнула секретарше и зацокала каблучками по мраморному полу офиса. Волосы её не были ни густы, ни длинны, зато пристальный и сосредоточенный взгляд с прищуром и высокий темп шага придавали её походке эффектности. Особенную красоту составляли её не по возрасту худые, довольно длинные ноги, натренированные утренними пробежками и плаванием по выходным. Марина ворвалась в свой кабинет и склонилась над трубкой. Она выдохнула в третий раз.
– Алло! – сказала Марина.
– Алло! Мариночка, это я, Надя. Слышишь меня? – ответила сестра.
– Да. Я сейчас немного занята, у тебя что-то случилось?
– Мариночка, как твои дела? У меня к тебе есть одна просьба.
Марина успела подумать про деньги, но не тут-то было. Своей просьбой Надя застала сестру врасплох. Доверительной интонацией она сообщила Марине, что её сын Боря – Борька, как она выражалась, – хочет поступать в институт. И поскольку всю свою жизнь Надя провела в Кирове и не может про этот город сказать, что он располагает к покорению каких-то высот или хотя бы личному счастью, она будет рекомендовать сыну выбирать московский институт, какой – пока не решила. Она присматривается к строительным и транспортным ВУЗам. Если Марина хочет, она может помочь своей сестре с выбором или рекомендовать им что-то своё. Порой её, Надю, посещают мысли какого-то беспредельного свойства: а не податься ли Борьке в инженеры, не поступать ли ему в «бауманку»? Или это пустые мечты? Так или иначе, суть её просьбы состоит не в этом. Она бы хотела попросить у Марины дать её сыну жилище на то время, что он будет поступать в ВУЗы в Москве. Конечно, когда начнётся учёба, Борьку заселят в общежитие и тревожить покой Марины он не станет. Но вот на этот трудный в быту период поступления – может она обратиться к сестре с такой просьбой?
Марину всё ещё подташнивало от привычки сестры называть Борю Борькой. Но чувство отвращения, связанное с этим, ушло на второй план, сокрытое удивлением от далеко идущих планов кировской родни. Боря, который никогда не являл ни таланта к учёбе, ни прилежания, ни даже элементарного уважения к людям умственного труда – своим учителям, – решил податься в учёные. Повстречав за время своей продолжительной карьеры самых разных людей, Марина что-то слышала о чудесных превращениях, но она не могла поверить, что её хулиганистый племянник, любитель тусовок и рок-концертов, абсолютный оторва и перекати-поле способен на разумную жизнь. Да знает ли он хотя бы про ЕГЭ?
