Книга была выслана в качестве подарка львиному голосу сказок и фэнтэзи, Льву Булдакову в день рождения. Автор и редактор (ну да, ведь мысли-то Симины, а я только записала, находясь на Земле) благодарны всем, кто помогал им в работе:
– умеющему ходить направо и налево с песнями и сказками морфу Гаву (на Земле пребывает под агентурной кличкой Ероха). Поэтический образ этого ученого кота вы видите на обложке рядом с образом редактора (сами понимаете, поэтический – он не портретый, ага?); – умеющему выправлять бессчетные опечатки и не бросать компьютерную мышь направо и налево папе редактора, который вычистил эту книгу, как пыры – Гнилой мешок;
– Юрию Стукалову, одному из самых общительных и заинтересованных читателей книги на самиздате.
Сима с самого начала была идеей немного бредовой, но уж точно – светлой. Сима человек нерядовой, неформатный. Кто-то скажет, что Сима неумна. Но, во-первых, граждане, иди в сад. Во-вторых, побродив там, попробуйте дать определение ума. Если вы запросто справляетесь, используя Википедию… то выключите компьютер и попробуйте еще раз, родной головой. Империя вон не попробовала. И знаете, во что ей это обошлось? То-то же. Если всё же до (или после) прочтения вам важно понять, о чем эта книга… Отвечаем вдвоём с Симой: всё просто. Вы знаете, что необходимо землянину для жизни? Говорите, миллионов сто, вилла и яхта? Хм… ух и умные вы, даже без Википедии. Ага: вертолет небесного цвета со встроенным волшебником, кино и мороженное? Тоже версия. НЗ, который обозначила Сима, гораздо компактнее. Ей нравится путешествовать налегке. Хотите – присоединяйтесь.
История первая
Во имя квиппы
Оптимист знает золотое правило: бывает и хуже. То есть, ну, по-простому если, ты еще не на дне, ты в процессе движения. А движение – жизнь. Что тут возразишь? Моя жизнь сплошное движение, причем сейчас ускоряется оно конкретно. Аж в ушах свистит…
Дзынь! Не знаю, за что мама любила эту бегонию. Некоторые родители нежно заботятся о своих дачах с картошечкой, другие раскармливают собак. Но наш случай особенный. Уезжая в солнечную Грецию, мама рыдала из-за бегонии. Вопреки такой душевной драме, она смирила боль… и предпочла цветку – грека, в него вцепилась, ему отдала сердце, чемодан и паспорт. А бегонии только помахала прощально, окропила её слезками и строго велела нам с братом впредь поливать сиротку отстоявшейся водой.
– Это мамина бегония, – пояснила я оккупантке. Изучила труп растения и мысленно занесла в протокол: «Падение с высоты роста, повлекшее смерть по неосторожности». – Была.
Хрен докажешь умысел. Записи с камер наблюдения нет, у нас вообще дома нет даже фотоаппарата, разве – в телефоне брата. Далее: свидетелей нет. Оккупантка заявит при опросе, что отсутствовала. Убедительно, из магазина её можно выманить только звонком от родственников. Многочисленных, как морщинки у глаз, ага. Мои показания будут признаны ничтожными, поскольку я пристрастна и, вдобавок, первая подозреваемая в списке, состоящем из одного пункта.
Я искренне уважаю все нации и народности, но с некоторых пор, а именно со второй среды прошлого месяца, отдельно рассматриваю лиц армянской диаспоры. Вернее, одну жирную харю, которая въехала в нашу с братом «двушку» на правах его жены. Не совсем молодой, но внезапно и безмозгло любимой. Я окинула взглядом крепко сваренный смугловатый холодец щек новобрачной, сопящей на мертвую бегонию, как бойцовый пес – на поверженного противника. Говорят, не судите по внешности, у людей немало скрытых достоинств. Вообще-то, я и с этим согласна. Шлепнуть бы без суда… Только полицейский из меня не получился. Если ваш начальник перед аттестацией спросит вас, предусмотрено ли уставом ношение бюста четвертого размера, не стоит применять к нему меры физического воздействия. Ну – если не понятно, о чем я, то это просто. Он применил к бюсту, я к морде. Аттестацию прошел только начальник. Значит, к мордам – нельзя. Проверено практикой.
– Сама уранила, да? – намеренно уродуя слова, пробасила новобрачная и пнула труп бегонии.
– Еще при жизни я ревновала её к маме, – дала я ложные показания.
Задумалась: а ложные ли? Хотя… Не к греку же ревновать. У него там кризис, мама вон не звонит уже год. Ничего, новая радость нашей семьи свалится на маму и без звонка. Медовый месяц не состоится без восьмидесяти килограммов дегтя, вот как это называется. Грека жалко. Так что к нему я точно не ревную. Теперь.
Сходив за веником, я смела грунт в совок, поместила вместе с жертвой оккупации в газету и затем в полиэтиленовый гроб, он же мусорный пакет. Если разобраться, армянка кое в чем права. Бегония претерпела немало зверств. Брат стряхивал пепел в горшок, я забывала поливать, из форточки дуло… пусть покоится с миром.
Оккупантка, вроде бы невзначай, двинула окороками и переместила стул на мою половину кухни. И, хотя математика утверждает равность половин, моя в территориальном смысле составляет примерно два квадратных метра, а новой семье достался утроенный кус. Люблю ли я брата, чтобы и это ему простить? Увы, не в метрах дело, не в них одних. Эта рыже-хновая стерва протирает лишь свою половину зеркала в ванной. Выносит свой мусор. Не моет полы – я же хожу по ним! И так далее. Очень далеко так, и все далее и далее, и никогда не предвидится перемен к лучшему. За минувшие недели я усвоила, что падение оптимиста на дно может быть процессом конечным.
