Я смотрю в своё детство, как в разбитое зеркало. Осколки его лежат передо мной, в каждом – свой кусочек света или тьмы, и собрать их воедино невозможно.
Мы с мамой вернулись с парада, сегодня День Победы, – подумать, сколько лет прошло! Я скорей прошла к себе, чтобы мама не видела мои дрожащие губы. Мне надо побыть одной. Я уже поплакала тихо в подушку и теперь просто смотрю в потолок.
Мама сильный человек, я всегда это знала. Мы с утра бродили с ней по городу. Впрочем, бродили – не то слово, толпа носила нас по залитым солнцем улицам, и вокруг были одни счастливые лица! Я так старалась быть весёлой! Шутила, рассказывала маме что-то смешное…
Отчего у меня начали дрожать губы? Я вдруг подумала, что нет погибшим на войне медали «За Победу». И эта фраза звучала во мне с одной и той же суровой интонацией, и с ней я вернулась домой.
Я смотрю в потолок, и кружится, кружится передо мной калейдоскоп из осколков детства…
Туфли стояли у двери, маленькие, с нынешнюю мою ладонь, и носки у них были сбиты до нижних слоев картона.
– Мама, я не могу больше их носить, они же порваны!
– Не порваны, только носки сбиты. Я тебе говорю, смотри под ноги, а ты носишься, как угорелая.
– У меня же есть белые с чёрным, лаковые!
– Мало ли что! Это выходные. Тебе только дай, ты их тоже собьёшь в два счёта. Нет, носи парусиновые. Никто тебе в них носки не сбивал. Сама сбила, сама и носи.
Почему вспоминаются эти сбитые носки и старый наш дом на тихой улице у спуска к реке? Будто хожу кругами у собственного детства, все истоки там, все нити взрослой жизни оттуда.
И снится, снится этот дом, столько обживала разных комнат, только надышишь, привыкнешь, и всё сначала. А дом снится один и тот же, дом детства.
Хотя до него помню комнату, сундучок у окна, застеленный полосатой рогожкой, большая нянина кровать у стены, и мы с ней на коленях – я на сундуке, а няня на полу.
– Молись, детка, молись, Ланочка!
Нянино лицо расплылось в памяти, как на старой фотографии, где я у неё на коленях и видна чётко – серьёзные глаза, руки лежат поверх её, тёмных и натруженных, сандалики с блестящими, ещё не затоптанными подошвами, а няня вся там, в тени.
И ещё помню запах нянин. Как-то в метро почувствовала, оглянулась – незнакомая деревенская женщина, почему вдруг запах такой родной?
– Это тебе рассказывали, Лана, не можешь ты помнить, тебе и двух лет не исполнилось, когда у няни своя комната была.
– Да нет же, помню! И ещё – дома серые высоченные, и двор серый, тяжёлые ворота железные, и я одна, как в колодце.
– Потому и гуляла одна, что двор был как на ладони, и ворота закрывались, тебе уже три года было. И дома – трёхэтажные всего!
А мне помнится – дома высокие, серые, асфальт во дворе серый, и такое одиночество, такая бесприютность! Но вот окрик из окна: «Ланочка, домой!» – и я бегу, счастливая, вспомнили обо мне, позвали!
Переезд. Пустая огромная квартира, по комнатам можно бегать вкруговую: столовая – спальня – детская – кухня – опять столовая. Детская была тёмная, потом прорубили окно в соседний двор. И самая большая комната – пятнадцать квадратных метров.
Тогда квартира была огромной и пустой, старые хозяева ещё не все вещи перевезли, у стены горкой стояла посуда. Как-то мне дали кашу в чужой красной тарелке. Бурный протест:
– Бабушка, нельзя брать чужого!
– Ешь, Ланочка, наши тарелки ещё на Соколовской.
Откуда я в три года знала, что нельзя брать чужого?
Спальня – детская – кухня. Навсегда ощущение, что большой дом, свой. Это взрослым кажется, что дом их, их дети. Ничего подобного! Дом наш, родители наши, улица наша!
В этом доме уже помню всё, и более ранние воспоминания, наверно, перенесены сюда:
– Спи, Ланочка, спи, детка! Дома нет никого, мама с папой в гости ушли. Спи, милая, я устала, у меня ещё дел-то сколько, со стола убрать, посуду вымыть и тебя укачать. Спи, спи!
– Ты иди, няня, мой посуду, я сама себя покачаю.
Это было раньше, здесь меня никто не укачивал, и няни уже не было – той, единственной. Новые не удерживались в доме. Причины разные – красные цветы, которые я попробовала на вкус в городском саду, тайком надетое мамино платье.
Слышу папин голос:
– Ну что особенного? Предупредим, больше этого не будет.
– Ты хочешь, чтобы я ни одного платья надеть не могла?
Утром проснёшься, родители на работе. Вернутся, закроет мама дверь в спальню:
– Сюда нельзя, я переодеваюсь.
Дом полон гостей, и все ждут, когда она выйдет, самая красивая, нарядная, самая весёлая из всех. И папа от окна пойдёт ей навстречу, глядя поверх моей головы.
А пока она там, за дверью, одна. Подхожу к двери:
– Мам, а женщинам можно? Я ведь женщина!
В новой квартире всегда рядом бабушка, готовит, печёт, варит. Кухня так и осталась на всю жизнь самым любимым местом.
Печка дышит теплом, быстрые бабушкины руки чистят картошку, крошат капусту. Я достаю до края огромного стола только носом, и бабушка смеётся:
– Опять твой нос не там, где нужно!
А однажды огромная рыбина взметнулась, вырвалась из бабушкиных рук, пролетела у меня над головой, шлёпнулась на пол и заметалась по тесной кухне. Бабушка схватила меня и выбежала в комнату. Мы стояли в обнимку и вздрагивали от общего страха, пока рыбина билась за дверью о пол и стены.