Никогда не любил мозгоправов. Они, словно черви, забираются в голову и вытаскивают наружу твои самые гадкие и отвратительные воспоминания. Они копаются в них, ищут причину твоих бед, тот гнойный нарыв, мешающий нормально жить в обществе обыкновенных «правильных» людей.
– Расскажите о себе, – сказал врач.
Я встал с дивана и прошелся по кабинету. Мой взор приковала картина неизвестного автора. Она висела прямо возле дверей кабинета.
– Что именно вам хотелось бы узнать? – спросил я, медленно подбираясь к картине.
На ней изображены три обезьяны. Первая закрывала лапами уши, вторая рот, а третья глаза.
– Абсолютно все, начиная от вашего имени и заканчивая родом деятельности, – сказал мужчина и задумался. – К примеру, давайте начнем со знакомства.
Я продолжал рассматривать картину. Живопись никогда меня не интересовала, но эта… Такие яркие краски. Истинный ценитель заметил бы, что картина написана маслом. Идеальные контуры и темные цвета показывают настоящий посыл картины. Три обезьяны символизируют собой идею недеяния зла и отрешенности от лукавства, неистинного.
– Ну что ж. Давайте познакомимся, – сказал я, не отходя от полотна. – Меня зовут Евгений Молчанов.
– Хорошее начало, – сказал врач, пристально на меня взглянул, а затем спросил: – Сколько вам лет?
– Всего лишь восемнадцать, – ответил я.
Отойдя от картины, я заметил статуэтку Фемиды, древней богини правосудия. Она гордо стояла на полочке и держала в руках весы. Забавно, что у психотерапевта в кабинете так много символизма.
– Хотели бы вы узнать, как меня зовут, Евгений? – поинтересовался врач.
– Если честно, не особо.
– Я вам все равно скажу. Меня зовут Павел Анатольевич. Странно, что вы еще обо мне не слышали, – удивился доктор.
– Я слышал о вас. Но не самые лицеприятные вещи.
Я сел обратно на диван, удобно распластался по всей его поверхности и ушел в глубины своей памяти.
– О чем задумались? – поинтересовался доктор.
– Не понимаю, зачем меня тут держат.
– Если вы здесь, значит, чем-то больны, – ответил врач. – Мы просто так людей здесь не держим.
– Вы можете рассказать, чем я болен?
– Пока еще нет. Мне нужно с вами познакомиться поближе.
– Вот оно что… – задумался я. – Значит, вы еще не знаете, болен я или нет, но все равно меня заперли в клетке?
– Я бы на вашем месте не называл это место клеткой. У вас замечательные комнаты, трехразовое питание и в любой момент вы можете встретиться с любым человеком, которого только захотите увидеть.
– Но я же не могу выйти отсюда.
– Да, не можете.
– Значит это клетка, Павел Анатольевич.
– Давайте сменим тему. Расскажите мне о своей семье, – врач поправил очки и закинул ногу на ногу.
– Кто именно вас интересует? – спросил я.
Видно, что доктор начал нервничать, но Павел Анатольевич не из тех, кто показывал свое состояние. Он собрался и так же непринужденно продолжил разговор.
– Давайте начнем с мамы. Как ее зовут?
– Виктория Молчанова.
– Отлично. Вы можете рассказать о ней?
– Конечно, – ответил я и снова задумался.
Кусочек за кусочком я складывал пазл у себя в мыслях, пытаясь собрать человека, которого я знал и безмерно любил. Наконец фигура появилась в голове, и я начал говорить:
– Женщина лет сорока пяти, – я закрыл глаза, пытаясь в точности описать ее. – Большие упругие губы. О таких губах все мечтают. Карие глаза, тонкий аккуратный нос. Брови средние, не толстые и не тонкие. Уши немного приплюснуты к голове. Голова овальной формы, вытянутая. Вечно она ходила с каре и закрашивала седину каштановой краской. Худощавая, где-то метр семьдесят ростом.
– Вы так точно ее описали, – удивился доктор. – У вас хорошая память. Опишите ее характер.
Я снова ушел с головой в мысли. Для меня эта задача не из легких. У нее всегда был сложный характер, но как его сущность донести до врача? Я не понимал. Немного поразмыслив, я решил действовать наобум.
– Она добрая, и в тоже время злая. У нее нет золотой середины. Она меня любит и в то же время презирает.
– Как вас может презирать родная мама? – прервал меня доктор.
– Может, поверьте мне, – ответил я и продолжил свою мысль: – С ней то легко, то сложно. Ее вечно бросает из стороны в сторону, как мячик на футбольном поле. Она то ласковая, как кошка, то суровая, как сторожевой пес. Часто обижалась на меня. Могла неделями ходить с надутыми губами, а бывало, что сразу прощала, хотя я был этого не достоин. Вот такая у меня мама.
– Это же ненормально, – проговорил доктор.
Его очки немного съехали, и он их поправил.
– Возможно. Не могу ничего сказать по этому поводу. Для меня она навсегда останется любимой мамой и отвратительным человеком, который засунул меня сюда, в это «замечательное место».
– Что вы можете рассказать про отца?
– Про отца? Вы все хотите о нем знать? Мое мнение или в целом, какой он человек? – поинтересовался я.
– Я бы хотел знать все, – ответил Павел Анатольевич.
Тема отцов и детей всегда стояла для меня остро, особенно после того, как любимый папаша ушел к какой-то ветреной женщине. До сих пор не знаю, как ее зовут, но всем сердцем ненавижу.
– Он у меня крепкого телосложения…
