По краю поля тянулась лесополоса, облитая белой пеной цветущих абрикосов. Оттуда бил крупнокалиберный пулемет, и наверняка вся земля там была усыпана лепестками, похожими на снег.
– Прижали, суки, – пробормотал Мирон.
Лицо у него почти не отличалось цветом от пыльных берцев, зубы и белки глаз блестели, как фарфоровые. В таком виде только Отелло играть. Молилась ли ты на ночь, бляха-муха?
– Темноты надо ждать, – сказал Артем. – Ночью выберемся.
– Куда ты выберешься, нах? – мрачно спросил Мирон. – Да еще в темноте. Как ты себе это представляешь?
Вопрос был риторический, но задан по существу.
Поле, в какую сторону ни поверни, было минировано-переминировано. Это чудо, что Мирон с Артемом до сих пор пребывали в целости, а не состояли из кишок и конечностей, разбросанных как попало. Спасаясь от обстрела, они сползли с проторенной самовольщиками тропы и теперь не знали, как на нее вернуться. Вот тебе и затарились водочкой. Из тех двоих, что с ними шли, двухсотых слепили в самом начале, влепив из калаша чуть ли не в упор. Мирона и Артема пока бог миловал, хотя это как посмотреть. Теперь, когда подтянули «Утес», шансов уйти с поля живыми, практически, не было.
– Разве что бегом рвануть? – задумчиво произнес Мирон.
– Вот именно что рвануть, – сказал Артем. – Бесплатное пиротехническое шоу. Потом лежишь такой, а твоя же задница к тебе лягухой подскакивает и вежливо так спрашивает: «Извините, это не вы меня потеряли?»
Их истеричный смех был прерван рокотом заработавшего «Утеса». Пулеметчик бил наугад, стремясь заставить залегших бойцов запаниковать и обнаружить себя. Очереди были короткие и расчетливые. Дых-дых-дых. Дых-дых-дых… Потом еще отрывистее: дых-дых… дых… дых… И вдруг быстро, не умолкая: ды-ды-ды-ды-ды-дых!
– Как думаешь, полезут они к нам? – спросил Мирон, посерьезневший, словно распознав в тарахтении пулемета некое пророческое послание, не сулящее ничего хорошего.
– Оно им надо? – поморщился Артем. – Минами закидают и все дела.
– Так нет у них миномета вроде.
– Для такого дела найдут.
– Падлы, – сказал Мирон, ворочаясь в своей броне, как черепаха в панцире.
– Если выберусь, уеду к такой-то матери, – заявил Артем, просовывая пальцы под шлем, чтобы почесать взмокший лоб.
Солнце припекало не по-майски жестко. Продержаться по такой жаре до ночи будет непросто. Но придется. И отходить по минному полю тоже придется, никуда не деться. Подмоги не будет. Отправляясь вчетвером за спиртным и сигаретами, бойцы, естественно, никого не поставили в известность о своей затее. Сами кашу заварили, самим теперь и расхлебывать.
– У тебя фляга полная? – спросил Артем.
– Свою посеял, что ли? – буркнул Мирон недовольно.
Ему определенно не хотелось делиться водой. Понять его было несложно. Артем и сам не любил выручать растяп, отказывая себе в чем-то необходимом. Вместо ответа он протянул свою флягу, пробитую и смятую пулей.
– Повезло, – оценил Мирон. – Ты счастливчик, Артемка.
– Счастливчиков пулеметным огнем на минных полях не прижимают. Они сейчас в кафешках и на пляжах. С девочками.
– А мы за них тут корячимся. Кровь, блин, проливаем.
– Лично я сам за себя, – возразил Артем. – И за бабки.
– Молчит, – сказал Мирон, имея в виду пулеметчика. – Небось, миномет подтаскивают. Нужно отходить, – заключил Мирон. – Давай по очереди. Сперва я, потом ты.
– Договорились. По пятьдесят метров.
– Я что, хреном их отмерять буду – метры?
– Ну считай тогда.
– До ста?
– Давай лучше до трехсот, – предложил Артем. – Получится минут по пять. Потом меняемся.
– За пять минут можно десять раз подорваться, – сказал Мирон.
– Хорош торговаться. Пошли. Ща поглядим, какой я счастливчик.
С этими словами Артем бойко пополз прочь от лесополосы. Мирон, поколебавшись, пристроился за ним.
– Мне считать или ты будешь? – пропыхтел он.
– Не надо считать. Я первым до конца пойду.
– Крутой больно?
– Подкрученный.
Артем умолк, экономя кислород, которого уже не хватало. Размеренно отталкиваясь коленями и виляя задом, он старался не думать о том, что каждый бугорок, каждая впадинка могут таить в себе смерть. Пока что враг их не обнаружил, и то хорошо. Они ползли вдоль едва заметной ложбины, пересекающей поле. Его давно никто не перепахивал, и комья успели затвердеть и слежаться. Бурьян торчал редкими клочьями, как борода у китайца. Хреновое прикрытие, но уж какое есть.
– Сука, – выругался позади Мирон. – И где только взялась на нашу голову? Пошла вон! Вот же увязалась!
Оглянувшись, Артем увидел худющую псину, которая неспешно трусила следом, явно рассчитывая на подачку от людей.
– Это кобель, – сказал он, приглядевшись.
– Какая, хрен, разница? Нам от этого не легче. По ней нас вычислят.
Мирон как в воду глядел. «Утес», вражина, ожил в лесополосе, полоснул по полю длинной очередью. Пса словно корова языком слизала – не поймешь, то ли удрал, то ли разлетелся в клочья. Товарищи вжались в землю, плюща физиономии. Рты и глаза наполнились пыльной трухой. Думать стало невозможно. Мысль была одна на двоих, двусложная, без конца повторяющаяся, бесполезная.
