Кира
– Мужчина, вставайте! Вы околеете! Что же мне с вами делать?
Выскочила, называется, за хлебушком. Через два часа Новый год, а бабушке ржаной горбушечки захотелось. С причудами она у меня, но единственная родная душа. Приехала из деревни помочь мне с Булочкой.
Треплю мужчину за плечо, рискуя рухнуть к нему в сугроб, и беспомощно оглядываюсь по сторонам. Народ уже засел по квартирам провожать Старый год. Вечно пьяный Толик бредёт со своей неунывающей собакой. Звать его бессмысленно – сам бы не упал. Из арки выруливают друг за дружкой два такси. Из распахнувшихся во все стороны дверей, вываливает шумная компания. Женщины благоухают духами за километр, затейливые причёски блестят лаком. Возбуждённая болтовня, смех, суета. Спутники дам уже приняли на грудь и обсуждают грядущее застолье. Бросаюсь к ним:
– Там мужчина пьяный! Замерзает в сугробе. Помогите поднять его.
– Не теряйся! За ноги хватай и тащи домой, – дылда в шубке из ондатры и с розовым пером в волосах заливается смехом. Компания её поддерживает.
– Вы скорую вызовите, – советует мужчина с зализанными назад чёрными волосами. – Мы-то куда его заберём?
Компания скрывается в подъезде. Снова остаюсь одна, не считая луны. С тоской окидываю взглядом небо. Звёзд-то сколько сегодня. Одна срывается и падает. Скорее думаю, чем загадываю: «Помоги ты мне с этим мужиком!» Достаю старенький телефон и растерянно смотрю на потухший экран. Батарея сдохла в самый нужный момент. Встав на цыпочки, стучу в окно своей кухни – благо первый этаж. Бабушка выглядывает из-за занавески и вопросительно кивает. Указываю на мужчину, одетого точно для похода в гараж. Лежит с закрытыми глазами, свернувшись калачиком в сугробе, руки спрятал в карманы поношенной куртки в стиле «милитари», шапка с надписью «абибас» натянута до ушей. Бабушка задёргивает занавески и вскоре выходит в овчинном тулупе и валенках на улицу.
– Вот, – развожу руками, – пока скорая приедет, крякнет человек.
Бабуля наклоняется над незнакомцем и поднимает ему шапку на лоб.
– А что, вроде не старый… Выпил, подрался. Боевой, значит. Бланш под глазом пройдёт… А так и ничего. Крепкий с виду.
– Баба Шура, ты это к чему? – уточняю с подозрением. Она у меня озорная. Ростом хоть и маленькая, а жилистая. Глаз голубой, шебутной.
– Давай-ка за руки за ноги его, – бабушка лезет в сугроб и приподнимает мужчину за плечи, как мешок с картошкой.
– Мне уже соседи предложили его у себя пригреть. И ты туда же? Неужели я так безнадёжна?
– Безнадёжна или нет, а мужика сейчас хорошего днём с огнём не сыщешь. Вон по телевизору каких глистов показывают. Без слёз не взглянешь. Одно слово – упыри. А этот прям богатырь по нынешним меркам.
– Бабушка, дома же Булочка! Вдруг он буйный?
– А буйный – сковородкой его, – смеётся бабушка. – Слушай меня, Кирусь, баба Шура плохого не посоветует. Негоже Новый год девкам в одиночку встречать.
Смотрю на мужчину. Привалился головой к бабушкиному животу и ухом не ведёт. Шапка снова съехала ему на глаза. Нельзя человека в такой мороз на улице оставлять. Вешаю на руку полиэтиленовый пакет с хлебушком и хватаюсь за ноги в стоптанных ботинках. Мятая брючина задирается, оголив покрасневшую от холода лодыжку. Отморозит бедолага всё что можно!
– Убедила, понесли.
Волоком, с тремя передышками, втащили мужчину в квартиру. Мама в подарок на совершеннолетие оставила мне двушку и уехала на Гоа со своим гуру. Мне он не понравился, но если мама с ним счастлива, то и дай им Бог. Или в кого они там верят? Три месяца назад мама поздравила меня в «телеге» с рождением Булочки, хотя в феврале настоятельно советовала сбегать на аборт. После этого я с ней полгода не общалась.
С мужчиной я была один раз и залетела. Вспоминаю эту ночь, как сказку. Ярослав Воронов, хозяин концерна, в котором я проработала два месяца в медкабинете, увидит меня и не вспомнит…
– Кира, чего застыла? – возвращает меня бабушка к суровой действительности. – Вспоминай, чему тебя учили. Первая помощь при отморожениях.
Раздаётся плач Булочки. Бабушка срывается и опрометью несётся к правнучке:
– Бегу, моя сладкая!
Смотрю на часы. До боя курантов полтора часа. Снимаю пуховик, сапоги и сажусь возле распластанного на ковре мужика:
– Лежит безжизненное тело на моём пути! – декламирую стишок из анекдота, чтобы хоть как-то подбодрить себя.
Раздеваю мужчину. Меня бросает то в жар, то в холод, когда понимаю, что под курткой и штанами у мужика больше ничего из одежды нет. Бабушка сказала, что у него фингалы, и я не спешу снимать с него съехавшую на глаза шапку. Он тихо мычит из-под неё. Увидев его тело, сажусь, разинув рот. Передо мной идеальный продукт человеческой цивилизации. Такой торс явно не на разгрузке вагонов накачан.
– Ну что, Гюльчатай, открой личико! – Накрываю полотенцем причинное место мужчины и дрожащей рукой снимаю с него шапку. Смешок срывается с губ: – Да ты просто панда, дружок!
Темные волосы на ощупь мягкие и шелковистые. Невольно сравниваю незнакомца с Яром. Так я называла Воронова в ту ночь. Мы занимались любовью при свечах, и воспоминания у меня скорее тактильные. Ощупываю голову мужчины. Открытых ран нет. Били больше по лицу, будто для того, чтобы невозможно было опознать. Закрадываются нехорошие подозрения. Одежда на мужчине однозначно чужая. Может, и напоили его случайно?
